— Эпатаж, ворчание и брюзжание входят в список моих обязанностей, мальчик.
Друзья шефа определенно что-то о нем знали. Быть может, видели на Муратове печать божьего внимания?
Сам Макар и не мечтал к тридцатнику хоть отдаленно похоже преуспеть в жизни. И с родственниками не повезло, и таланта особого бог не дал. Впрочем небольшая надежда стать кем-то более значительным все же оставалась — недавно шеф начал поручать ему дела скорее секретарского характера: составить расписание на день, сделать кое-какие звонки, пообщаться с персоналом. Макар расценил это как маленькое, но успешное продвижение по службе. К сожалению, наблюдательная Альбина Викторовна сделала аналогичный вывод. То, что девушке генерального страсть как хотелось приобщиться к его бизнесу, Макару стало понятно с первых же дней работы у Муратова. Альбина именно себя видела в качестве секретаря и личного помощника владельца «Твайлайта». Макар не стал бы переходить хозяйке дорогу, если бы у него был выбор, он просто выполнял приказы. Столкновение интересов значительно осложнило его жизнь. Хорошо, что Альбина Викторовна ушла. Пусть никогда не возвращается. Странно, что шеф не замечал ее стараний. А может, как раз замечал?
— Я поеду, — встрепенулся Макар, выйдя из задумчивости.
Артем и Вадим уже давно вели им только понятный неспешный разговор на извечном языке людей, предпочитающих одну марку пива.
— Давай, — Вадим на прощание поднял в воздух руку. — Завтра отчитаешься. Хотя … сам с утра заеду, помогу с реанимацией.
Ярник и Олейников остались за столиком вдвоем. Артём посмотрел, как отъезжает от стоянки черный лексус и вздохнул:
— Это когда-нибудь пройдет? Не мальчик же двадцатилетний. Пора вылечиться. А спроси — зенки свои черные вытаращит, будто дело совсем в другом.
— Может, и в другом, — предположил Вадим, с удовольствием отхлебывая из кружки и разглядывая ее содержимое против тусклой лампочки на стене забегаловки. — Одно дело разлюбить, другое — простить. В трезвом виде это еще контролируется, а стоит дать слабину — вот вам и макрозадача, вылезает из подсознания кровавыми буквами по экрану: Убить Лёху! Серия надцатая, не подумайте, ради бога, что последняя.
— Не, не другое это, — вздохнул Олейников. — Все одно.
Вадим промолчал. Спорить было не о чем. Все уже давно переспорено. Это так, круги по воде. Иногда приходит волна, которая только кажется обессилевшей и вялой, но вспомнишь, где эпицентр, и потянет в прошлое. А нечего в то прошлое лезть. А уж для него, Вадима, это и вовсе опасно.
Посёлок Лесенки, июль 2017 года
… — Вот, послушай, — сказал Ренат.
Он вытащил один наушник и воткнул его Марине в ухо. Та потянулась ближе, наклонилась, дыша ему в подбородок, — шнур у наушника был короткий.
— Красиво как. Что это?
— Это Кинг Кримзэн, «При дворе малинового короля».
— Кинг — это по-английски король, да?
— Угу.
— Ура, я кое-что знаю!
— Знает она… Уж чего-чего, а новых слов для тебя тут много, — Ренат, фыркнул теплым Марине в волосы. — Прогрессивный рок, семидесятые. Куча смысла, не то, что сейчас.
— Семидесятые? Такое старьё?
— Сама ты… Это же золотой век рока! Слушай, самая красивая часть. Я треки порезал, потому что ты не выдержишь. Композиция называется «Эпитафия».
— Грустная.
— Да, веселого мало. Самое лучшее — всегда невеселое.
— Почему?
— Потому что. Вырастешь — поймешь, — Ренат нажал на паузу, потянулся, откинулся назад, на локти; солнце только этого и ждало — заиграло на его лице зайчиками. — Они были как дети. Потерянные дети. Боялись, ждали чего-то, искали и все выражали через музыку. Поэтому больше такого не будет.
— Почему?
— Дети выросли и устали ждать — стали циниками и шутами. Или ушли — бухло, ЛСД… Но если бы я мог выбирать, прожил бы свою жизнь в семидесятых. Искал бы свое предназначение через музыку. Был бы хиппи — ребенком цветов. Ты любишь цветы?
— Люблю, — сказала Марина. — Живые, на земле.
— Вот и я, — Ренат наклонил голову и улыбнулся, глядя на нее своим «особым» взглядом.
— Не смотри так, — сказала Марина смутившись.
— Как?
— Ты знаешь.
Ренат засмеялся, сел и легонько щелкнул Марину по носу:
— И все-таки хорошо, что я родился сейчас, а не тогда.
— Почему?
— Ты знаешь, почемучка. Слушай, — он нажал на кнопку.
Марина вслушалась. Мелодия накатывала волнами, от смысла песни щемило в груди и хотелось плакать.
— Ренат, представляешь, я все-все понимаю! Каждое слово! — удивилась Марина. — Когда это я выучила английский?!
Ренат не ответил. Марина чувствовала его теплое дыхание на волосах. Она слушала. Слушать было тяжело: дерево шуршало листвой, из плеера пробивалась другая мелодия, Марина ее узнала: Фрэнк Синатра «Странники в ночи». Песня становились все громче. Навязчивый голос Синатры перебивал сладкую мелодию «Эпитафии».
— Ренат, выключи, я не слышу! Выключи вторую песню! Ренат!
Ренат молчал. Марина подняла голову. На поляне она была одна. Ветер шелестел листвой липы над головой. Внизу под холмами парковой зоны виднелось здание университета. Почему-то пахло аптекой. Фрэнк Синатра шумно исполнял «Странники в ночи»…
Марина проснулась и какое-то время ошеломленно моргала, вглядываясь в серый потолок комнаты профилактория. Сон растворился, оставив боль в сердце и привкус разочарования. Из сновидения не стерлись только шуршание дождя да Синатра, орущий из телефона. Марина поняла, что еще не разу не слышала, как звенит ее новый мобильный, а настройкам занимался Боря.
— Что за хрень? — с досадой проговорила она, шаря по полу.
— Я думал, тебе понравится, — бодро отозвался Борис из своего угла. — Классика.
— Угу, классика… Алло.
Это был Вазген. Заискивающе интересовался, выйдет ли Марина сегодня на работу. Марина сказала, что не выйдет. Даже не стала объяснять, почему. Только напомнила работодателю, что из профилактория ее скоро попросят. Вазген завздыхал, согласился дать ей еще один выходной, сказал, что поищет другое жилье. Марина умолчала о том, что больше не собирается работать на «Каталке», и положила трубку.
— Значит, проведешь весь день со мной? — вкрадчиво поинтересовался Боря, уже вполне резво, но с тенью боли на опухшем лице переворачиваясь на спину.
— И не надейся, — сказала Марина.
Она села, натянув на коленки старое летнее платьице, в котором спала. Холодно кивнула массажисту:
