— Не хочу. Я слышал, что Сабина все время ходит в
нарядах, предназначенных для съемок. У нее даже в контракте оговорено, что она
может их себе оставить. Отчего бы тебе не провернуть такую же штуку?
Все это Билл говорил с издевкой. Габи хотелось дать ему
пощечину.
— Я об этом подумаю.
Она отвернулась, накидывая на плечи бархатную пелерину. Билл
мгновение смотрел на нее, затем пробормотал:
— Доброй ночи!
И поспешил к лифту.
Габи попыталась не думать о его замечаниях, но вышло так,
что они еще больше испортили ей настроение. С крайней неохотой входила она в
дом, где жили родители, — на углу Пятой авеню и Семьдесят четвертой улицы.
Чтобы попасть в их апартаменты, надо было подняться на лифте. Наверху всех
встречал дворецкий, он приветствовал гостей и говорил, где раздеться. Габриэлу
он сердечно обнял, а репортер из женской газеты не преминул запечатлеть это на
фотографии. Внезапно Габи осознала, что наделала — неразумно выставила себя
напоказ прессе; ее анонимность как Габриэлы Смит оказалась под угрозой. Весь
вечер она избегала фотокамер, но тщетно — на приеме присутствовало четыре
репортера светской хроники, каждый со своим фотографом, и скрыться от них было
невозможно.
— Дорогая, ты выглядишь прелестно! Добро пожаловать!..
Мать Габриэлы поцеловала ее, стараясь не размазать
собственную косметику. Этот поцелуй был увековечен для потомства и читателей
воскресных газет. Миссис Смит выглядела, как всегда, замечательно — в
темно-синем платье от «Галанос», меховой накидке, с поразительной красоты
сапфировым ожерельем и серьгами.
— Папа ждет тебя в библиотеке. Она жестом пригласила
дочь в любимую комнату отца, хотя толпы новых гостей и так подталкивали
Габриэлу в том направлении. Появились серебряные подносы с шампанским и икрой.
Габи с трудом отыскала отца в толпе, окружавшей буфетную стойку. Он, как
обычно, попивал «Столичную» со льдом. Увидев дочь, он просиял:
— Ну наконец-то! Моя девочка… Господи, как ты хороша!
Маму зависть заест.
Глаза у него всегда светились радостью, когда он видел
Габриэлу. Эверетт Торнтон-Смит, по мнению его супруги, чересчур боготворил свое
единственное дитя. В ее отношении к дочери было гораздо больше разумного, хотя
Шарлотта тоже очень сильно ее любила. Для нее было большим разочарованием, когда
Габи настояла на своей дурацкой голливудской карьере, о сериале она и слышать
не хотела. Однако Эверетт уже всем объявил, что Габи — ведущая исполнительница
в сериале Мела Векслера. Он бранил других актеров, с каждой очередной рюмкой
становясь словоохотливее.
— Вот увидите, она заткнет за пояс Сабину Куорлс!
Он мягко улыбнулся дочери, обняв ее за плечи. Смокинг
Эверетта был безукоризненно скроен его лондонским портным, фотографы
фиксировали на пленке его отцовскую гордость, а репортеры записывали каждое его
слово.
— Кто ставит сериал, мисс Торнтон-Смит? Повторите еще
раз, как он называется? — сыпались вопросы.
В Голливуде все это знали, но в Нью-Йорке мало писали о
Мелвине Векслере.
— Вы действительно ведущая исполнительница?
Габи пыталась убедить их, что у нее маленькая роль, и
ненавидела себя за то, что пришла. Она знала, что это закончится катастрофой.
Два года в Голливуде абсолютно никто не знал, кто она,
теперь будут знать все.
Получилось даже хуже, чем она думала. Фотографии появились
не только в престижных журналах, но и на следующее утро в местных газетах.
Большие четкие фотографии: отец обнимает ее за плечи и поднимает в ее честь
бокал шампанского, и подпись: «Эверетт Торнтон-Смит, гордый за свою дочь
Габриэлу, звезду нового сериала Мела Векслера». Фамилия в нескольких изданиях
была переврана, но фото отличались исключительной четкостью, и все ненавистные
ей всю жизнь сведения были помещены: что ее дедушка со стороны отца, Бентон
Торнтон-Смит, — основатель шести банков, крупнейшей на Востоке США фармацевтической
компании и владелец нескольких железных дорог, а со стороны матери — Харрингтон
Хоукс IV, рядом с которым Торнтон-Смит мог показаться нищим.
Наутро Габи, отложив газету, ненавидела их всех, особенно
свою мать за то, что та уговорила ее прийти. Они не понимали ничего, особенно
ее желания быть просто Габи Смит и важности этого для ее карьеры. С первой
частью фамилии Габи рассталась в Йельском университете, где имя ее дедушки
носила одна из аудиторий и библиотека.
Еще не было пяти, когда в дверь постучали. Габи, открывая,
приготовилась к массированной атаке, которой ее уже не раз подвергали. Людям
казалось непостижимым, что она, имея таких родителей, работает и добивается в
своем деле хороших результатов.
— Привет!
Это была Джейн. Габи ждала, что она скажет, но Джейн просто
зашла за ней. Она была в джинсах, кроссовках и теплой куртке. Накануне было
холодно, а теперь им предстояли три сцены в парке и еще четыре в офисе
Ай-би-эм. Тем не менее настроение у Джейн было хорошее.
— Что случилось? — спросила Габи.
— Ничего. Знаешь, я так рада, что снова увижу моих
девочек. Я по ним ужасно истосковалась.
— А-а…
Габи не хотела продолжать разговор из страха, что Джейн и
все коллеги по группе видели газету.
— Как ты? — обернувшись через плечо, спросила
Джейн. Габи надевала пальто.
— Хорошо.
Джейн заметила, что Габриэла чересчур молчалива.
— Ты довольна вчерашней вечеринкой?
— Нет.
Ответ был кратким, прямым, и Джейн прекратила расспросы.
Габи взяла чехол с платьем, и они спустились в ожидавший их лимузин. Зак и Билл
обычно ехали на другом, и ждать им никого не надо было.
— Габи, у тебя что-то случилось? — попыталась еще
раз выяснить Джейн по дороге, но Габриэла утверждала, что все в порядке.
В парке, куда они прибыли для съемок, дул холодный ветер.
Стоял мороз. Работать в такую погоду было настоящей пыткой. В фургонах
ассистенты варили в больших количествах кофе, шоколад и чай, и только это
спасало.
Как обычно, лишь Зак и Джейн, казалось, пребывали в хорошем
настроении, все остальные только стонали и жаловались.
В то утро первый камень бросил Билл. Он сардонически
улыбнулся Габриэле, взглянув поверх чашки с кофе:
— Что, сегодня снизошла до черни, Габриэла?
Она устремила на него взгляд, полный страха и ненависти.
— Что ты хочешь этим сказать? Но она знала, слишком
хорошо знала. Черт возьми, он, должно быть, читал это…
— Я столько интересного узнал из утренних газет… И не
думал, что среди нас есть такая знаменитость.
— А? Что?
Зак в полном неведении поднял бровь. Габриэле захотелось
покончить с собой. «К ленчу все будут знать, — подумала она, — и моя
жизнь превратится в ад».
