— Значит, она завтра все увидит? И меня?!
— Я ей скажу, чтобы не пыталась это использовать. Да и смысл? Ну потр*хались коллеги, ну и что?
— Да уж.
— Прости, мы за вами следили. Ань, если бы он к тебе в кабинете полез, ты бы…?
— Мне папа показал приемчик, как очень больно между ног бить, — оскалилась Аня.
— Хм… не тот случай, вы, Анна Сергеевна, слишком… женственная.
Фил допил кофе и поднялся, оглядываясь.
— Завтра приду, будем елку наряжать. Новый год скоро, а ты все пашешь и ничего не замечаешь вокруг.
— Фил, а как я у тебя в телефоне записана? Ты почему меня с друзьями перепутал?
— Я спросонья…. «Дурашка».
— Я так и думала.
— А служба поддержки — «дурачье».
— Поэтому перепутал, да?
— Это я со злости тебя переименовал. После нашего разговора.
— Вот так и оставь. Каждый раз буду звонить и помнить, что я за абонент.
— А ты часто будешь мне звонить?
Аня молчала. Фил моргнул и спросил:
— Так над чем ты там работала, в лаборатории?
— Это один проект. Я тебе потом покажу. Потом. Совсем потом. Как вспомню, чем обернулась моя сегодняшняя над ним работа … боже…
Фил ушел так покорно, как будто до этого не пытался прорваться к ней в комнату и остаться. Она понимала: он дает ей время успокоиться. Вот только она и так была совершенно спокойна. К картинке в калейдоскопе просто добавилось несколько стеклышек.
Аня приняла душ, надела красивую новую сорочку с кружевом и вдруг обнаружила себя стоящей у дверей с ладонью на защелке замка. Она усмехнулась, покачала головой и шагнула ко входу в спальню. В дверь постучали, тихо и робко. Аня порывисто прижала руки к груди, вспомнила, что на ней лишь короткий пеньюар, и накинула халат-кимоно, тот самый в котором была, когда познакомилась с Филом. Ему будет приятно. Она открыла дверь. На пороге, склонив кудрявую, растрепанную голову с тающим на волосах снегом, стоял Каде. Он поднял голову, и Аня поняла, что он пьян.
… Первым ее порывом было толкнуть дверь. Каде выставил руку, не дав двери захлопнуться, и шагнул в проем.
— Герман! — ахнула Аня.
Он пошатнулся, развернулся и щелкнул задвижкой на замке. Аня отступила в глубь комнаты, не нашла глазами телефон, вспомнила, что оставила его в спальне на прикроватной тумбочке. Каде прислонился к двери, постоял, прикрыв глаза, шагнул к стулу, оперся о спинку. Стул заскрипел. Каде глухо выговорил, глядя под ноги:
— Я же ждал, я же так ждал тебя!
— Герман, — произнесла Аня, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Я сразу сказала, что не приду… я…
— Сказала… — Каде хмыкнул. — Чем же я тебе не угодил, а? Плохо старался? Мало дарил? Мало, наверное…
Он оторвался от спинки стула, полез в карман, не попадая рукой, шатаясь. Он был без трости и стоял, отставив больную ногу. Если бы Аня не помнила в деталях сцену, подсмотренную в лаборатории, в ней, возможно, шевельнулась бы жалость.
— Мне ничего от вас не надо, — сказала она. — Дело не в подарках.
Каде словно ее не слышал. Он покопался в кармане, вытащил мешочек с золотой вышивкой, вытряхнул из него на огромную ладонь золотой браслет, постоял, рассматривая украшение расфокусированным нетрезвым взглядом:
— Индивидуальный заказ. У тебя очень тонкие запястья, как у Верочки… Моя жена Верочка очень любила украшения. А я был молод, беден, не мог… А теперь могу, — он горько усмехнулся, помолчал, спросил: — Увлеклась, да? Бывает. Молодая еще, правильная… Сразу мне от ворот поворот. Я понимаю. Поэтому и пришел сегодня. Потому что ты — это ты. Была бы шлюха, как все они, спала бы с ним и со мной, от меня подарки, от него… а от него что? Что он умеет такого? Молодой потому что, умненький парнишка… смазливенький… зачеты один на один, встречи случайные, взгляды, да?
Он запихнул браслет вместе с мешочком в карман и снова вцепился в спинку стула.
— Я знаю про вас и про Светлану Родионовну, — тихо сказала Аня, надеясь, что смутит Германа.
— Знаешь? — удивленно переспросил он. — Про Свету? Откуда?… Ах да, твой молокосос. Копает под меня, сучонок. Мне пришло сообщение о взломе системы. Вот, значит, как. С огнем играет. Ну, я с ним разберусь…. Светлана Родионовна, — Каде вдруг пьяно прыснул. — Ты, Анюта, очень молодая девочка, глупенькая… Путаешь секс и то, что… — он пафосно ткнул себя в грудь, рванул узел галстука. — Почему сейчас, а? Почему все они навалились на меня именно сейчас? Я же искренне… я же хотел с тобой… семья, дети. Еще не поздно ведь, Анечка? Еще же не поздно?
Он поднял на нее полный надежды взгляд:
— А Лала? — быстро спросила Аня, потому что от этого взгляда ей стало… очень неуютно.
Каде уронил голову на руки, крушащие стул, глухо хмыкнул:
— Лала… и эта еще. Такая милая была, нежадная… А потом, как все: подарки, квартира, столица, клубы, салоны… Как все. Как все они. Была лишь Верочка и ты… Верочку я потерял, но ты же здесь.
Он опять поднял голову, и Аня в страхе отступила. А потом решительно шагнула вперед, к двери:
— Герман Фридрихович, я думаю, вам пора. Давайте поговорим в понедельник. Не вижу сейчас смысла обсуждать…
Каде шагнул в сторону и перехватил Аню за талию. Очень мягко привлек к себе. Она поморщилась от его пьяного дыхания, высвободилась, стараясь придерживать полы халата. Но скользкий шелковый пояс кимоно повис по бокам, и взгляд мужчины тут же направился на голые Анины ноги. Она судорожно принялась закутываться, ловя рукой лямки пояса. Каде положил руки ей на плечи, заглянул в лицо, произнес с ласковой иронией:
— Ну разве можно вот так, решение принимать? Не обдумав, не сравнив, не попробовав. Ты же ученый, Анечка. Должна понимать, как нарабатывается экспериментальная база.
— Пожалуйста, Герман, не надо, — процедила Аня сквозь зубы, отворачиваясь. — Вы пьяны.
— Да, я выпил… приехал… сообщение пришло на телефон, попытка взлома системы, видел, как вы с ним выходите из университета, пошел в бар. Выпил… много…
— Уходите. Поговорим завтра.
— Тебе с ним весело? Он тебя забавляет? А забавно будет, если он из вуза вылетит? Я и хуже могу… шпионаж, интеллектуальное воровство… никуда не возьмут потом, сучонка.
— Вы пьяны. Поговорим завтра, — повторила Аня, не сумев скрыть страх.
— Не хочу я завтра, — с капризной гримасой сказал Каде. — И в понедельник не хочу. Придешь опять, холодная, чужая…. Поговорим сейчас. Жалко мальчика? А себя? Узнаешь, что Каратов еще не самое гиблое место. Есть похуже варианты. Поняла? Поняла. Тогда каждый день на большой перемене. Ты. Ко мне в кабинет. В красивом белье, я подарю.
— Герман, — сказала Аня, глядя в пол, — отпустите меня и уходите.
