Когда она собиралась, Иннокентий боролся за каждую тряпку. Оказалось, что ничего Аниного в ЕГО квартире не было, кроме пары чашек и цветочных кашпо. Аня смогла забрать только свой любимый шерстяной плед, который купила в Австрии, некоторые мелочи, одежду и обувь. Она всегда покупала вещи за собственные деньги, с зарплаты или частных уроков, и Кеша, скрипя зубами, сердито смотрел, как она разгружает гардеробный шкаф.
— Ничего, Кен, твоей крале все равно не по размеру, — не выдержав мрачного взгляда, сказала она.
— Ты идиотка, если думаешь, что я продолжу отношения с Жанной, — выдавил Иннокентий. — Все кончено. Мне не нужны обвинения в аморальном поведении.
— Ты же сын декана, — сухо сказала Аня. — С тебя как с гуся вода.
— Не знаю, чего ты наслушалась. Это была просто интрижка. А ты раздула драму с эфиопскими страстями. Можно подумать, у твоих НЕМНОГОЧИСЛЕННЫХ подружек парни не погуливают налево.
Аня молчала. Кеша вдруг схватил ее за плечи и встряхнул:
— Ну скажи что-нибудь! Ну вызверись! Нельзя же быть такой … стерильной! Я же тебя люблю!
— Слова — ничто, поступки — все, — тихо сказала Аня. — Судя по поступкам, ты определился.
— Ну и вали! Чем ты думаешь? Сгниешь там… в этом твоем… Кратове.
— Каратове. И я не сгнию.
Теперь, стоя у дверного косяка и глядя на обстановку комнаты, Аня подозревала, что Кеша верно предрек ее будущее. Она действительно сгниет тут, в плесени и сырости. Сейчас бы в их квартиру! Небольшую, но уютную, с модной отделкой, из-за которой в прошлом году Аня не спала ночами, подбирая материалы и цвета. Как бы ей хотелось лечь на диван в гостиной, поправить вазу с сухими цветами на столике из грушевого слэба, который был сделан по ее эскизам. Хорошая мебель всегда была ее слабостью.
Комендант приволок матрас и подушку. За окном стемнело. Сороковаттная лампочка под потолком давала неприятный свет. В животе забурчало. Аня нашла в шкафчиках на кухне забытый кем-то кипятильник, обрадовалась, вскипятила кружку воды, развела суп из пакетика, поела и постелилась. Свет раздражал, она выключила его, оставшись в темноте, разболтанная розетка над кроватью заискрила, когда она подключила в нее свой телефон. На счету оставались крошки трафика. Она успела лишь отправить сообщение коллеге Юле, которую считала своей подругой. Юля ответила сухо, напомнив, который час. Кеша был прав: у нее нет подруг, денег, чувств и благоразумия.
… Аня вроде заснула, а вроде нет. В голове мелькали образы: Кеша, Станислав Иванович, папа. Ночью, раскрыв глаза, она долго всматривалась в темноту. На часах был «час быка[2]» — Иннокентий любил всякие восточные определения времени и астрологию вообще. Захотелось пить. Вода на кухне шла мутная, желтоватая, тетя Инга в разговоре по телефону предупреждала, чтобы Аня в Каратове не пила из-под крана ни в коем случае. Бутылка с минералкой, купленная на вокзале, тоже была пуста. Аня так бы и мучилась от жажды, но вспомнила, что по дороге сюда видела питьевой фонтанчик на своем втором этаже, в зоне рекреации. Она надела халатик поверх шелковой сорочки и выскользнула из комнаты.
Главное теперь — не заблудиться. Планировал корпус, видимо, какой-то склонный к паранойе архитектор — при захвате здания можно было баррикадироваться за любым поворотом, которых имелось бессчетное количество. Зона рекреации, о чем гласила самодельная табличка у поворота, была просто глубокой нишей у широкого окна с диванчиком и старым телевизором под раскидистым фикусом. Как назло, именно здесь было темнее всего, и Ане пришлось идти почти наощупь, дожидаясь, чтобы глаза привыкли к темноте.
Аня наклонилась над фонтанчиком, нащупала круглый краник, повернула и… конечно же, получила струйкой в нос.
— Ох! Черт!
Она вытерла лицо полой халата и начала жадно пить. Чуть не подавилась, когда из темноты донесся насмешливый мужской голос:
— Красивые ножки. Что, сушняк?
Аня быстро поправила халатик и повернулась к окну. На подоконнике (как она вообще не увидела силуэт из коридора?) сидел парень с бутылкой. Глаза у Ани уже привыкли. Она разглядела четкий профиль и ежик волос.
Аня молчала. На территории кампуса запрещено спиртное, даже пиво, но какое ей дело? Она и так уже поняла, что не останется в Каратове, просто не выдержит. В понедельник уволится, поедет к теткам, займет денег и вернется в Москву. Пусть отец разозлится, назовет ее слабачкой, пусть Новиковы злорадствуют. Что за взбрык, вообще? Зачем она все это устроила: показательный отъезд в провинциальный город с двумя чемоданами? Чем она это заслужила?
— Будешь? — парень потянулся вниз, достал из рюкзака вторую бутылку, ловко открыл ее о край подоконника и протянул Ане.
Она помедлила. Выпить захотелось… просто до слюны во рту. Кеша не признавал ничего, кроме дорогого красного вина (но если напивался, то в ход шел даже самогон), а она любила пиво, хоть и пьянела даже от самого слабоалкогольного. Шум в голове и тихое забвенье внутри — это как раз то, что ей сейчас нужно. Она шагнула к парню, взяла бутылку и хриплым после ледяной воды голосом спросила:
— Как фамилия? Курс какой?
Парень хмыкнул, сказал таким вкрадчивым голосом, что у Ани почему-то быстро забилось сердце:
— Тебе все скажи. Я же не допытываюсь, как тебя зовут, Красивые Ножки. Давай останемся друзьями этой ночью. Пей. Завтра выходной, проветриться успеешь.
Аня фыркнула и отпила. Пиво было хорошим. Завтра ее здесь не будет. С самого утра — в отель, пусть это дорого, черт с ним! В понедельник — в отдел кадров и в Денисовку, к теткам, потом к отцу в Берёзово — каяться и просить денег. Поэтому она спросила:
— И у тебя?
— Что?
— Сушняк.
Парень помедлил. Неяркий свет уличного фонаря бросал отблеск на его лицо, очень слабый, недостаточный, чтобы рассмотреть черты. Ане почему-то очень захотелось разглядеть лицо студента, но перед сном она сняла линзы. Он улыбался, и на щеке улыбка превращалась в складочки вдоль рта.
— У меня разбитое сердце. Бывало?
Аня тоже улыбнулась, впервые за несколько недель:
— Бывало.
— И как справилась?
— А кто говорит, что справилась?
— Понятно. От того и бродишь по ночам?
— От того.
— А ты неразговорчивая, Красивые Ножки. Пятый курс? Информатизация?
— Тебе все скажи.
— Я тебя не помню. А я помню всех красивых девчонок. Перевелась? С заочки?
— Перевелась.
Аня отпила из бутылки. Где-то на этаже затрещала, загудела лампа — в коридоре замигал свет. Аня встрепенулась. Ей уже хотелось спать. А еще хотелось сесть на подоконник рядом с парнем и задрать голову, как он, глядя на звезды через грязное стекло. А еще поцеловать его в улыбчивый рот со складочками, разглядеть глаза, она была уверена, что они у него тоже улыбчивые. Все ясно, она начала хмелеть.
