Не знаю сколько времени мы смотрим вот так неотрывно друг на друга. В момент, когда мужчина, имя которого я так и не знаю, начинает совершать какие-то странные движения указательными пальцами в мою сторону, напоминающие скорее трение, меня конкретно передергивает. Что это за пошлость такая? Он не только продолжает тереть свои пальцы, направляя их на меня, но и демонстративно подмигивает мне. И вот тут все, я сдалась. Взгляд в пол и скрещенные на груди руки. Ну и молитва. Благо, их я знаю достаточно, дабы скрасить оставшееся время «пятиминутки», в реале длящуюся целую вечность.
— В четверг, в первой половине дня к нам едет ревизор, — чуть насмешливо произносит мужчина. Не трудно догадаться какой именно. — К счастью, это не Летучая и ее аналоги, в белых перчатках пыль проверять не будут, но ее все же придется вытереть, особенно там, где трехсантиметровые, а то и больше, залежи, — отрываю взгляд от пола и машинально поднимаю голову на говорящего. — У вас, кстати, на шкафу примерно трехсантиметровая, — переводит взгляд на сидящего рядом врача. — Всех своих пациентов предупредить, чтобы в четверг не курили, убрали чашки и еду с полок. Подоконники освободить. В холодильнике все продукты подписать — имя, число. Навести полный порядок в двух ординаторских. Залежавшуюся ничейную обувь выбросить. Лишнюю макулатуру — аналогично. Лекарств в ординаторской быть не должно, неважно, что они от медпредов. Вера Константиновна, — переводит взгляд на пышечку. — С вами мы отдельно поговорим, но порядок в процедурных можно наводить уже сейчас. Ну и всех медсестер введите в курс дела, пожалуйста, — понятно, значит она и есть старшая медсестра. — Теперь о сложном: к четвергу в коридоре не должно быть ни одного больного. На данный момент поступило шестнадцать новеньких, — перебирает в руках истории болезни. — Итого на завтра выписка минимум тридцатка, чтобы разгрузить коридор до четверга. В ВИП-палаты, если они будут свободны, можно запихнуть коридорных на время проверки. Но это не больше шести человек. Так что выписка по максимуму. Вопросы есть, коллеги? — молчание. — Ну раз нет, то за работу. Ах, да, забыл про немаловажную вещь. К четвергу придется всем провести доверительные беседы с тараканами в курируемых вами палатах. И уговорить стасиков всеми правдами и неправдами не вылезать из своих скромных убежищ во время проверки, — судя по реакции окружающих, им весело, по крайней мере тихие смешки это подтверждают. Мне же совершенно не смешно. Тараканы?! В современном мире есть тараканы? Что за фигня?! — Ну все. Всем на конференцию, а малышам, — переводит взгляд на нас четверых. — Ждать меня здесь.
Ни жива, ни мертва. Кажется, именно так я себя чувствую, когда врачи поднимаются с мест. Зажмуриваю глаза, дабы не видеть происходящее, и только спустя несколько секунд распахиваю их, когда мое плечо едва заметно сжимают.
— Не стойте, малыши. Присаживайтесь на диван, — обращается к нам четверым мой палач, но смотрит исключительно мне в лицо. А я только сейчас замечаю, что у него еще и имеется щетина недельной давности. Ненавижу волосатых мужиков. Растительность на лице идет только моему папе. Да и то, я не слишком уж и за. Надо признать, что Егору я бы тоже побрила лицо. Но это только тогда, когда мы начнем встречаться. О Господи, о чем я думаю? Идиотина. — Подготовьте пока свои дневники практики, наденьте бейджики, а если таковых не имеется, найдите, — улыбаясь, произносит мужчина, подталкивая меня в сторону дивана, и направляется к выходу. Это что, он все время держал руку на моем плече?
На ватных ногах подхожу к дивану и сажусь на него. Ужас. Весь в пружинах.
— Сейчас достану всем бейджики, — с энтузиазмом произносит Степа и выходит из кабинета.
— Ань, ты чего такая бледная? — заботливо интересуется Егор. Так, стоп, Егор?!
— Плохо ночью спала. А вообще страшно.
— Страшно?
— Да. Заведующий… мне кажется, он злой.
— Лукьянов-то? Нет. Ни капли. С характером, но не злой, — приобнимает меня за плечо Егор. Да что за фигня такая? Чего ты раньше меня не трогал? Нашел, блин, подходящий момент. — Надеюсь, я попаду к нему, — перевожу взгляд со своих рук на Егора. Ну уж нет, дорогой. Я из-за тебя пошла в эту клоаку, но попасть еще к этому товарищу из-за тебя — шиш тебе. Любовь — любовью, а мне мои нервы дороже.
Момент, когда Степа принес всем бейджики и даже надел один на меня, я тупо не помню. Мне мешал мандраж. И застрявшая в горле слюна. Ровно через семнадцать минут в ординаторскую вернулись двое врачей и… заведующий.
— Итак, мальчики и девочки. Ты, — указывает в сторону Степы. — Идешь к Елене Геннадьевне. Ты, — обводит взглядом Яну. — Идешь к Виктору Алексеевичу, — делает пометку у себя в ежедневнике. — Ты, — делает паузу, рассматривая бейджик Егора. Могу поклясться, что он хочет улыбнуться, но держится. — Идешь к Церберу.
— В смысле к Церберу?
— В прямом.
— Я… к вам хочу.
— А я тебя не хочу, Егор Викторович. Так что тебе — к Церберу Алевтине Николаевне.
— Ты, Анна Михайловна, — приподнимает указательным пальцем мой бейджик.
— К Церберу можно? — перебиваю его я несвойственным мне голосом, наконец проглотив застрявшую в горле слюну.
— Можно, — улыбаясь, произносит он, от чего я выдыхаю с невероятным облегчением. — Но не нужно. Кстати, правильно фамилия звучит Цебер. Не перепутайте. Ты будешь проходить практику у меня, — кажется, мое сердце точно пропустило удары. Но я определенно жива. — Ну все, малыши, все по коням. Иди за мной, — подталкивает меня легонько под поясницу.
На ватных ногах иду к двери и, только выйдя из ординаторской, понимаю, что не смогу. Тупо не смогу остаться с ним наедине. Он мне отомстит по всем фронтам! Встала как вкопанная, подняв на него голову.
— Чего стоим?
— Я не могу.
— Что не можешь?
— То не могу, — каким-то кряхтящим голосом произнесла я.
— Не напрягайся так. Я тебе дам слабительное, если не можешь.
— Не смешно.
— Конечно, не смешно. Запор — вообще серьезная вещь. Давай, давай, живее передвигай ножками. Хотя, это проблематично на таких каблуках, — вновь подталкивает меня под поясницу.
Ровняется со мной, и мы идем почти параллельно друг к другу. Проходим около сестринского поста и через несколько мгновений оказываемся у его кабинета. Он открывает дверь, пропуская меня внутрь, а у меня ступор. Впиваюсь взглядом в его бейджик: Лукьянов Богдан Владимирович.
— Я долго буду ждать пока ты соизволишь войти внутрь?
— Долго.
— Да чего ты боишься? Не съем я тебя, ты не в моем вкусе. Я помясистее люблю. Только попробую, — поднимаю взгляд на его лицо. — Надкушу.
— Мама…
— Мама? — переспрашивает он.
— Мама.
— Мама? — приподнимает бровь, не скрывая улыбки. — Что с ней?
— У меня… больная мама, — Господи, что я несу?!
