Ребекка еще не сказала ему о своем недавнем решении взять на себя еще большую ответственность, еще более мучительную боль. Орден Бинэ Гессерит позвал, и она откликнулась. Она понимала, что скажет на это Раввин, но не имела ни малейшего желания менять свои намерения. Если приходилось принимать решение, то Ребекка становилась такой же упрямой, как Раввин. Горизонт ее мышления и памяти расширился до зари истории, а его мышление было ограничено его собственной жизнью.
После трапезы последовало благодарение Господу, потом счастливый Халель и песнопения, и в этот миг Ребекка почувствовала, что ее щеки мокры от слез. Якоб смотрел на ее слезы, не скрывая своего благоговения. Служба шла своим чередом, и при мысли о том, что ее ждало, эта служба обретала в глазах Ребекки все более глубокий смысл. Она плакала, так как знала, что это последний пасхальный ужин в ее жизни…
Много позже, после благословения и последнего чтения, когда праздник закончился и все разошлись по каютам, Ребекка осталась помочь старику убрать утварь службы; неловкость, повисшая между ними, говорила ей о том, что Раввин понимает, что ее что-то гложет. Но он хранил молчание, а Ребекка решила не начинать разговор первой. Она чувствовала, что он смотрит на нее горящими глазами.
– Еще одна пасха на борту корабля-невидимки, уже четвертая по счету! – сказал он наконец, проявив необычную словоохотливость. – Разве это многим лучше, чем было тогда, когда мы словно крысы прятались от Досточтимых Матрон, разыскивавших нас? – Ребекка знала, что, когда старику неспокойно, он принимается жаловаться.
– Как же быстро вы забыли месяцы страха, когда мы жили в подземном укрытии, а наши вентиляционные системы отказали, когда система утилизации оказалась переполненной, а запасы пищи подходили к концу, – напомнила она ему. – Якоб ничего не мог сделать. Мы бы все скоро погибли или нам пришлось бы куда-нибудь снова бежать.
– Может быть, нам удалось бы бежать от ужасных женщин. – Слова эти были сказаны машинально, и Ребекка понимала, что и сам Раввин не верит тому, что говорит.
– Думаю, что нет. Над нами, в яме с золой, Досточтимые Матроны начали использовать свои сканирующие приборы, прощупывая почву. Они искали нас. И они были уже близко. Они подозревали, что мы рядом. Вы же сами понимаете, что это был лишь вопрос времени. Они обязательно бы нас нашли. Наши враги всегда находят наши тайные убежища.
– Но не все.
– Нам повезло, что орден Бинэ Гессерит решил атаковать Досточтимых Матрон на Гамму. Это был наш шанс, и мы воспользовались им.
– Бинэ Гессерит! Дочка, почему ты всегда их защищаешь?
– Они спасли нас.
– Потому что им пришлось сделать это. И теперь этот долг отнимает у нас тебя. Ты навсегда запятнана, девочка. Все эти памяти, которые ты усвоила, развратили твой ум. Если бы ты могла все это забыть… – Он опустил голову в мелодраматическом жесте, горестно потирая виски. – Я буду вечно чувствовать свою вину, потому что это я заставил тебя так поступить.
– Я сделала это по собственной воле, Равви. Не ищите своей вины там, где ее нет. Да, эта бездонная память сделала меня другим человеком. Даже я не могла предвидеть, какой груз я взвалила на свои плечи.
– Они спасли нас, но теперь мы снова пропадаем, бесконечно блуждая на этом корабле. Что с нами будет? Мы стали рожать детей, но что хорошего из этого выйдет? Пока родились только два ребенка. Когда мы найдем новый дом?
– Это похоже на странствия нашего народа в пустыне, Равви. – Ребекка помнила все детали этих скитаний. – Вероятно, Бог снова приведет нас в страну молока и меда.
– Скорее всего мы скоро бесследно исчезнем.
Ребекка не могла больше терпеть эти вечные стенания и заламывание рук. Раньше ей было легче терпеть все это, она оставляла право сомнения ему, а он наставлял ее в вере. Она уважала Раввина, верила каждому его слову, никогда не подвергая их сомнению. Она так хотела снова стать невинной и верующей, но то время прошло безвозвратно. Испытание на Лампадасе завершило дело. Теперь мысли Ребекки стали яснее, а решение окончательным.
– Мои сестры просят добровольцев. У них возникла острая потребность.
– Потребность? – Раввин поднял кустистые брови и сдвинул очки на лоб.
– Добровольцы должны будут согласиться на определенную процедуру. Они станут аксолотлевыми чанами, приспособлениями для вынашивания и рождения детей, которые необходимы для нашего выживания.
Раввин не на шутку разозлился.
– Это явная рука зла.
– Разве это зло – спасти всех нас?
– Да! Невзирая на все уловки, к которым прибегают ведьмы.
– Я не согласна, Равви. Я верю, что это промысел Божий. Если у нас есть орудие выживания, значит Богу угодно, чтобы мы выжили. Зло проявляет себя в том, что сеет среди нас семена страха и подозрения.
Как она и ожидала, старик словно сорвался с цепи. Ноздри его раздувались, он кипел от возмущения.
– Ты хочешь сказать, что я склоняюсь ко злу?
Ее контрудар был достаточно силен для того, чтобы сбить его с ног.
– Я говорю только, что решила стать таким добровольцем. Я стану чаном для вынашивания. Мое тело станет емкостью, в которой будет расти младенец гхола. – Голос ее стал мягче, слова добрее. – Я надеюсь, что вы будете следить за процессом вынашивания и поможете необходимым советом в этом деле. Научите их, если сможете.
Раввин стоял, словно пораженный громом.
– Ты… ты не можешь этого сделать, дочь моя! Я запрещаю тебе!
– Это моя пасха, Равви. Помните о крови агнца на дверях.
– Это позволялось делать только во времена Соломонова храма в Иерусалиме. Это запрещено делать в ином месте и в иное время.
– Тем не менее я запятнана, и одного этого уже достаточно. – Она была совершенно спокойна, но Раввин дрожал всем телом.
– Это безумие и гордыня! Ведьмы заманили в свою ловушку. Ты должна помолиться вместе со мной…
– Я уже все решила, Равви. Я вижу в этом высшую мудрость. Бинэ Гессерит получат свои чаны. Они найдут добровольцев. Подумайте о других женщинах на корабле, которые много моложе и здоровее меня. Перед ними будущее, а во мне лишь прошлые жизни. Этого больше чем достаточно для одного человека, и я удовлетворена. Предложив себя, я спасаю другую жизнь.
– Ты будешь проклята! – Голос его пресекся, не успев перейти в пронзительный вопль. Она подумала, не разорвет ли он сейчас свои рукава и не выставит ли ее прочь, навеки оборвав всякую связь между ними. Но сейчас Раввин был слишком потрясен услышанным.
– Как вы часто говорили, Равви, внутри меня миллионы жизней. Многие в той прошлой жизни были правоверными иудеями. Другие прислушивались к голосу собственной совести. Но не впадайте в заблуждение, я плачу эту цену совершенно добровольно. Это благородная цена. Не думайте о том, что вы теряете меня, лучше думайте о девушке, которой я сохраню жизнь.
