– Полно, Джек, тебе пока еще вовсе незачем умирать, – возразила мисс Норткотт, ласково взяв его за руку.
Я не понимал этой девушки. Меня сбивало с толку то, как причудливо смешивались в ней мужская решительность и женская мягкость, и было еще что-то особенное, ее собственное, ощущаемое в глубине. Поэтому я растерялся, когда Каулз, прогуливаясь со мной по улице, задал расплывчатый вопрос:
– Ну, что ты о ней думаешь?
– Она удивительно хороша собой, – ответил я осторожно.
– Это само собой! – раздраженно воскликнул мой друг. – Это ты и раньше знал.
– Еще она, по-моему, очень умна, – сказал я.
Некоторое время Бэррингтон Каулз шагал молча, а потом вдруг повернулся ко мне и спросил:
– Она не кажется тебе жестокой? Ты не думаешь, что она из тех девушек, которым нравится причинять другим людям боль?
– Пожалуй, – ответил я, – у меня было маловато времени, чтобы составить мнение о ней.
Мы еще помолчали. Затем Каулз неожиданно пробормотал:
– Эта старая дура сумасшедшая.
– Кто? – уточнил я.
– Да та старуха, тетка Кейт. Миссис Мертон или как там ее…
Я догадался, что бледная дама поговорила и с Каулзом, но о чем – этого он мне не сказал.
В тот вечер он рано лег спать, а я долго сидел у камина, размышляя об увиденном и услышанном. Чувствовалось, что с девушкой связана некая тайна, причем тайна слишком темная и странная, чтобы можно было ее разгадать. Я подумал о последнем визите Прескотта на Эберкромби-плейс и о трагедии, произошедшей после, связал эту мысль с жалобным криком пьяного Ривза: «Почему она раньше мне не сказала?» – и с другими его словами. Потом я вспомнил испуганную миссис Мертон и ее просьбу более с ней не разговаривать, и странное впечатление, которое она произвела на Каулза, а также эпизод с избитой собакой.
Все эти воспоминания подействовали на меня довольно неприятно, и все же у меня не было оснований обвинить мисс Норткотт в чем-либо определенном. Я только повредил бы делу, если бы попытался предостеречь друга, сам не разобравшись, от чего именно я его предостерегаю. Любые упреки в адрес возлюбленной вызвали бы у него только презрительный смех. Что я мог сделать? Из какого источника добыть достоверные сведения о ее прошлой жизни, о ее характере? В Эдинбурге никто как следует не знал их семьи. Насколько мне было известно, родителей она потеряла, а о том, где выросла, никому не рассказывала. Вдруг меня осенило: среди друзей моего отца был полковник Джойс, долго служивший в Индии при штабе. Он, по всей видимости, должен был знать большинство офицеров, которых направляли туда после восстания сипаев
[22]. Я тут же сел, заправил лампу и принялся за письмо к полковнику. Я написал ему, что очень хотел бы получить сведения о некоем капитане Норткотте из сорок первого пехотного, который погиб в Персии. Описав внешность капитана, насколько она запомнилась мне по дагерротипу, я указал на конверте адрес и тотчас отправил письмо, после чего лег в постель. Отчасти удовлетворенный тем, что все возможное сделано, я по-прежнему был слишком обеспокоен, чтобы уснуть.
Часть II
Через два дня я получил ответ из Лестера, где жил полковник. Письмо лежит передо мной. Передаю его содержание слово в слово:
«Дорогой Боб!
Я очень хорошо помню капитана Норткотта. Мы служили вместе сначала в Калькутте, потом в Хайдарабаде. Довольно странный был человек, дружбы ни с кем не водил. Воевал храбро, отличился в сорок шестом году при Собраоне, где его, кажется, ранили. В полку его не любили: он слыл безжалостным, хладнокровным воякой, у которого нет сердца. Еще поговаривали, будто он поклонник дьявола или что-то в этом роде, будто глаз у него дурной, но это все, конечно, чушь. А вот сомнительные теории он и правда разводил: что-то насчет силы человеческой воли и воздействия сознания на материю.
Как подвигаются твои медицинские занятия? Не забывай, мой мальчик: сын твоего отца всегда может на меня рассчитывать. Если я чем-то могу быть полезен, буду рад помочь во всякое время.
Любящий тебя Эдвард Джойс.
P. S. Кстати, Норткотт погиб не на войне, а уже после объявления мира. Был убит при безумной попытке достать какой-то вечный огонь из храма солнцепоклонников. Очень таинственная смерть».
Я прочитал это послание не единожды: в первый раз с чувством удовлетворения, во второй – с разочарованием. Я получил любопытные сведения, но не то, чего хотел. Дядя мисс Норткотт был эксцентриком, поклонялся дьяволу и, по слухам, имел дурной глаз. Я вполне допускал, что глаза его племянницы, когда в них появляется уже замеченное мной холодное серое мерцание, способны на все то зло, которое может сотворить человеческое око, но от таких суеверных соображений толку ждать не следовало. Вероятно, имело смысл ухватиться за следующее предложение – то, где говорилось о странных теориях капитана? Мне вспомнился весьма своеобразный труд, прочитанный мной однажды. Автор толковал о силе некоторых человеческих умов, которые могут воздействовать на другие умы даже на расстоянии. Тогда все эти рассуждения показались мне чистым шарлатанством.
Но что, если мисс Норткотт наделена какой-то исключительной способностью подобного рода? Эта мысль вырисовывалась все отчетливее, и очень скоро я столкнулся с фактами, подтвердившими мою гипотезу.
Как раз в то время, когда я много думал о таких предметах, как гипноз и внушение, газета сообщила о скором прибытии в город доктора Мессингера, известного медиума и месмериста
[23]. Даже самые сведущие судьи не находили в его выступлениях обмана. Поднявшись несоизмеримо выше обыкновенных жульнических фокусов, он приобрел репутацию лучшего из ныне здравствующих знатоков электробиологии – странной лженауки, изучающей гипнотизм. Действительно ли его воля могла демонстрировать приписываемые ей способности, невзирая на свет рампы и присутствие публики? Вознамерившись это узнать, я приобрел билет на первое же представление, куда и отправился вместе с несколькими друзьями-студентами.
Наши места были в одной из боковых лож. Когда мы пришли, занавес уже поднялся. В третьем или четвертом ряду партера сидел Баррингтон Каулз со своей невестой и старой миссис Мертон. Я сразу же их заметил, они меня тоже, мы раскланялись.
Первая часть вечера была довольно заурядна: лектор продемонстрировал обыкновенную ловкость рук, а также показал пару примеров гипнотического воздействия на человека, которого привел с собой. Этот же помощник выступил перед нами как образец ясновидения: введенный в транс, он отвечал на вопросы о местонахождении отсутствующих друзей и спрятанных вещей. Все ответы оказались удовлетворительными. Все это я наблюдал и прежде. Теперь же мне хотелось увидеть несколько другое: воздействие воли месмериста на случайного человека из зала. Только в конце представления мои ожидания оправдались.
