Ниже подпись готической вязью:
Опера «Валькирия», Рихард Вагнер. Главная сцена клуба «Устрицы Берты».
Паола в ярости сорвала плакат.
– Ну я тебе устрою! – сказала она портрету мужа.
* * *
Иногда Тони сам просил Монику показать альбом с женихами. Густая ревность раскаляла страсть до вулканических температур.
Но сначала они вдвоём разглядывали чужие фото, лёжа в постели.
– А это кто? – спрашивал продюсер.
– Фриц, командир бомбардировщика.
– А это?
– Тоже Фриц.
– А этот, одноглазый?
– Тоже Фриц.
– Фрицы так и прут на тебя.
– У меня плохая память на имена. Я всех называю Фрицами.
– А меня как будешь звать?
– О, тебя я запомню. Ты – Зигмунд! У тебя есть фото, кстати?
– Фото – это слишком серьёзный шаг. Я не готов!
– Полчаса назад ты был готов на всё!
– Но мы ничего не знаем друг о друге! Да, мы переспали пару раз.
– Девять! И один раз у тебя не получилось! У меня всё записано!
– Но мы даже не говорили! Я тебя совсем не знаю!
– Хочешь проверить наши чувства?
– Хуже! Мне надо представить тебя маме!
– О мой дорогой!
Девушка попыталась обнять продюсера, он ответил на объятия, но потом встал и закурил нервно, хотя ничего такого ещё не случилось.
* * *
Паола прибыла в бордель как положено валькириям. Не вошла, а именно влетела, ворвалась. Вместо копья несла афишу наперевес. В лице – холодная ярость.
Бено искренне обрадовался:
– Любовь моя! Ты пришла! Это так мило! Я соберу труппу!
Паола развернула афишу. Показала на портрет в центре.
– Что это?
– Афиша.
– Что это?
– Какая-то шарада? Как же трудно с женщинами. Давай подумаем. Это бумага. Плакат. Печать высокая, офсетная. Список участников, дата премьеры. Я, право, не вижу в чём загадка.
Вместо ответа Паола зарычала от гнева:
– Я даже не упомянута!
Паола выдрала фотографию Бено, разорвала и ошмётки бросила в лицо мужу. Напрасно Бено частил что-то про фатальную ошибку, про мгновенное исправление и потрясающий сюрприз для зрителей. Певица повернулась на каблуках и ушла, громко цокая.
– Я сегодня же пришлю фотографа! – кричал Бено вслед. – И костюмера! Новые афиши будут повсюду! Любовь моя, ты не хотела бы познакомиться с труппой? Или что-то спеть?
Ответом был хлопок двери. Дирижёр опустился на колени, стал складывать клочки в карман. Не хотел, чтобы топтались по его несчастной морде. Пусть даже и порванной. Он ползал по полу, пока не упёрся в стройные ножки. Моника вышла послушать, что за шум.
– Я не очень разбираюсь в ваших семейных традициях, – сказала девушка. – Но выглядит, будто она вас бросила.
Бено не ответил. Моника присела на корточки, заглянула в лицо дирижёру.
– Некоторые женщины не ценят семейного счастья. А другие ценят. Нужно правильно выбирать. Скажите, вы внутренне семьянин?
Бено всхлипнул и кивнул.
– И вы теперь один?
Бено снова пожал плечами.
Моника присела рядом, погладила дирижёра.
– А вот, кстати, у вас есть ваше фото?
Ещё один кивок.
– Подарите?
Бено вытащил из кармана ошмётки фотографии и сунул в руку девушки. Когда он уходил из зала, плечи его вздрагивали.
* * *
Портрет дирижёра Моника аккуратно вклеила в альбом. Тони не понравилось расширение состава претендентов.
– Это что? – спросил он хмуро.
– Дирижёра бросила жена. А он семьянин. Хоть и лысый, и слегка старый. Зато одинок и не сбежит от любви.
– От какой любви?
– От любви всей своей жизни.
– Уж не ты ли эта любовь?
– Возможно. Он смог бы любить меня безумно, как и положено слегка потёртому мужчине.
– Но он старше в два раза!
– Я плохо разбираюсь в математике.
– Ну знаешь!
Внезапно рассердившись, Тони выскочил вон и хлопнул дверью.
Моника уселась удобней и начала листать свою тетрадь, здороваясь с каждым фото.
– Привет, Фриц! Привет Фриц! Привет Фриц! Привет, Бено!
* * *
– Итак, Брунгильда, то есть я, утешает своего Вотана, то есть тебя. Иди ко мне.
Бено сел рядышком, обнял Макса и запел.
– Отчего ты печален, отец?
Далее следовал нудный диалог. Макс объяснял Бенедикту, что вынужден убить родного сына. Того требуют старинные законы. Бено уговаривал не печалиться.
– Ну, улыбнись мне! Ведь с тобою я, дитя твоё! Твоя Брунгильда!
Далее, согласно либретто, дочь целует отца. Бено сделал всё, как велел автор. Макс ответил отцовским, как он считал, поцелуем.
Вдруг музыка прервалась. Все повернулись к патефону и увидели полковника Бирке.
– Бродит тут как призрак, – проворчала Берта.
– Простите, господа! Я прервал репетицию, потому что не мог не выразить восхищения. Браво, браво, браво! Потрясающе. Но разве Брунгильда не была женщиной!
– Женщина, как мы знаем, понятие растяжимое, особенно в театре, – принялся юлить дирижёр.
– Но вы же точно мужчина!
– Разумеется.
– Тогда что я сейчас видел?
– Вы про поцелуй? Это режиссёрская красочка, так скажем.
– Смело.
– Видите ли, у Вагнера нет прямого указания на то, что Брунгильда – женщина.
– Мне кажется или вы воспеваете мужеложество?
Только теперь Бено вырвался из объятий Макса.
– Да как вы могли такое подумать? Просто древние немцы очень любили своих детей! Что мы сейчас и показали.
– Хорошо, хорошо, – рассмеялся Бирке. – Я полностью доверяю вам. И прошу уделить мне минутку. Не волнуйтесь, господин бог, ваш дочь сохранит девственность для вас, – закончил полковник, чуть поклонившись Максу. От этого поклона у комедианта встали дыбом волосы. Он отчаянно захотел, чтобы его вовсе не замечали.
– Перерыв! – скомандовал дирижёр. – Готовьтесь повторить первый акт! Если вернусь, конечно.
Спускаясь со сцены, Бено подобострастно улыбался.
* * *
Они уселись за дальний столик. Бирке положил на стол конверт.
