– Он опять говорит, как попугай, – насторожилась Моника.
Никто не захотел быть ни Зигрун, ни Россвейсой. Моника заявила, что будет Динь-Динь – и точка!
– Господи, куда я попала! – спросила Паола сама у себя.
– В бордель! – хором ответили присутствующие.
* * *
В тот же день Матильда срочно связалась с Родиной. Сотрудники контрразведки зафиксировали следующую непонятную беседу:
– Медведь, в наш город прибывает председатель партии зайцев! Он придёт к нам слушать оперу.
– Лиса, вернись к шифровальной таблице.
– Медведь, в край безногих лягушек приезжает суперзаяц. Главные уши страны. Мерзкие усики, истерики, фамилия на Г. Догадался кто это?
– Снова пьяная в эфире?!
– Медведь, я чиста как стёклышко. Мне пить нельзя, у меня лирическое сопрано.
– Лиса, я всё понял. У тебя стресс. Ничего не предпринимай. Срочно готовим твою эвакуацию.
– Медведь, я домой не поеду! Я хочу петь! У меня ария Герхильды!
– Лиса, не напрягай мозг. Больше гуляй. Мы тебя спасём.
– Медведь? Медведь?
Больше не было передано ни слова.
Начальник отдела прослушки все понял и сказал подчинённым:
– Эта Лиса точно пьяна. Но ещё более вероятно, это всё дезинформация. Они нас за нос водят, тратят наши ресурсы, несут чушь. Какой председатель? Куда? К нам?
* * *
Начальник обиженно скривился. Его спросили, не стоит ли стереть запись этой ахинеи.
– Нет, – сказал офицер. – Инструкции есть инструкции. Мы поняли, что они пытаются нас одурачить, вот что главное!
Для убедительности начальник поднял палец. Он велел продолжать слежку, а сам собрал вещи и пошёл на предоставленную командованием квартиру, отсыпаться.
* * *
Бордель был разбужен прекрасным женским дуэтом. Все поспешили к сцене. Кто-то нёс в руках недопитый кофе, а Матильда, например, глаз не докрасила. Так и пошла с несимметричным лицом.
Пели Герда и Моника. Бено дирижировал и одновременно артикулировал, показывая, как нужно искривлять рот, чтобы каждая буква звучала чисто. Ария закончилась мощным крещендо. Девушки заработали аплодисменты, сбежали со сцены несколько даже смущенными. Танцы в голом виде им сейчас казались куда менее волнующим действом.
– Это было прекрасно, маэстро! – сказала Моника и поцеловала Бено в щёку.
– Если бы я знала оперу раньше, не подсела бы на наркоту. Иди сюда, чмокну в макушку, – снизошла Герда.
Когда-то в центральной газете о Бено написали хвалебную статью. Так вот та статья и на треть не была столь приятна, как теперешняя помада на лысине.
– Это успех, господа! – сказал дирижёр. – Скоро мы исполним мечту всех музыкантов – наше творчество станет интересней ваших сисек!
* * *
Воодушевлённый больше нужного, Бено притащил ноты. Велел всем приготовить пюпитры. В ответ на просьбу при женщинах не выражаться, дирижёр пояснил: пюпитр – это не то, чем постоянно заняты мысли Арнольда, а просто такая подставочка для нот.
Разницу между настоящей музыкой и хаотической импровизацией, дирижёр решил показать на самом слабом звене, на гитаристе. Он попросил Макса исполнить что-нибудь эмоциональное. Макс, не чуя подвоха, сыграл песенку гибели японской девушки, влюбившейся в английского матроса. Проститутки стали раскачиваться и подпевать. Пели они деревенскими голосами, будто никто их ничему только что не учил.
– Всё правильно, так и должна звучать кухонная утварь, – сказал Бено. – Гитара, это не вполне инструмент, скорее дитя инцеста удочки и сковороды. А теперь сыграйте вот это!
Бено поставил перед гитаристом ноты. Он был уверен, теперь проститутки не только запоют, но и разрыдаются.
Макс смотрел в ноты. Ничего не играл.
– Ну же, смелее! – подбодрил дирижёр. – Не смущайтесь, хотя бы первые шестнадцать тактов!
Гитара молчала. Бено что-то заподозрил, убрал ноты. Макс вздохнул с облегчением, снова стал музицировать. Бено вернул ноты на место. Гитарист заткнулся.
– Удивительный феномен, – сказал дирижёр – Я предполагал, что гитара разрушает мозг, но не знал, что настолько… Вы не знаете нот!
Подоспевший Тони предотвратил избиение дирижёра.
– Никаких убийств до премьеры! – сказал он. – Перейдём к следующему инструменту.
Бено обиженно поджал губы.
– Хорошо. Кто у нас скрипка?
Никто не ответил. Матильда увлечённо пилила ногти.
– Я спрашиваю, кто играл на скрипке! Бессмысленно скрывать, я всё равно узнаю, кто это был!
Моника ткнула Матильду в бок, та очнулась.
– Моя очередь бить дирижёра? А ну иди сюда! – девушка встала и сделала несколько гимнастических движений для разминки.
Бено не испугался, сам подошёл, показал листы.
– Это партитура струнной группы. Скрипки, альты, виолончель. Дикари должны услышать Вагнера!
* * *
Какое-то время Матильда читала ноты как книгу. Шевелила губами, чему-то удивлялась, местами даже хихикала. Бено понял, всё наладилось. Прометей на подходе, скоро огонь согреет души.
– Сейчас прозвучит увертюра, – сказал дирижёр слушателям. – 136 тактов восходящих секвенций покачивающейся ритмической фигуры в размере 6/8, основанной на тоническом аккорде ми бемоль мажора. Фантастическая, неземная музыка! Пожалуйста, начинайте.
Матильда всё ещё двигала бровями и поджимала губы.
– Пожалуйста, начинайте, – повторил музыкант. – Престо, престо!
Матильда дочитала, поднялась и отвесила дирижёру звонкую затрещину.
Она ничего не стала объяснять. Просто забрала скрипку и ушла, обдав всех холодом презрения.
– За что? – удивился дирижёр. – У Вагнера нет ни одной похабной ноты!
– Не обращай внимания, – хмыкнула Берта. – Матильда всегда так делает, когда не хочет работать. Настоящая леди!
* * *
Жизнь среди сплошной красоты меняет человека. Тони сам не заметил, как попал в комнату Моники. Прижав девушку к стенке, ощущая под тканью тонкие косточки и лягушачью мускулатуру, он понял, что любит эту девушку целиком, как личность.
– Твои глаза как море! – говорил продюсер.
– Закапываю их белладонной. Берта говорит, женщина с горящими глазами лучше продаётся.
– У тебя губы Афродиты!
– Это герпес. Потом замажу.
– А бёдра! Это амфоры, полные нектара!
– Во-от! Скажи Берте, чтобы не называла меня больше тощей клячей.
Тони полез под подол, из чего следовало, что все его намерения чисты и серьёзны.
