Это была настоящая школа жизни: дети с малого возраста умели готовить, стирать, убирать, делать мелкий ремонт и шить. Надя шила лучше всех девочек в интернате – она отшивала костюмы для конкурсов, а в более старшем возрасте кроила пиджаки и брюки воспитателям. Учили выживать, но не жить: никто не объяснял, что будет за пределами учреждения, а для многих самый трудный этап в жизни начинался там – дети были одинокими: ни родителей, ни друзей, кроме тех, с кем вырос в приюте. Формировать новое окружение детдомовским детям было очень сложно – они были очень ранимы, сломлены жизнью, тяжело сходились с людьми, поэтому у многих даже после окончания интерната единственными друзьями были соседи по комнате. Самым трудным было признаться себе в том, что ты рожден в семье, которая не готова была нести ответственность за тебя, и перестать себя жалеть, чтобы начать новую жизнь.
Надя росла очень красивой девочкой: была похожа на свою маму – худощавая, длинноволосая, с большими голубыми глазами, стройными длинными ногами, грустным, обращенным внутрь взглядом. В ее глазах всегда был огонек надежды, что, когда она вырастет, ей обязательно повезет и встретится добрый и надежный мужчина, с которым она создаст семью. Она мечтала, что у нее будут красивые голубоглазые детки, которых она будет одевать в самые лучшие наряды. О семье мечтали многие девочки из интерната.
Сейчас Надя с грустью вспоминает, что, когда был Новый год, она не загадывала кукол, мягких игрушек и новых платьев. Она хотела лишь одного – чтобы папа передумал и забрал ее с сестрой домой. Обида на отца мешала Наде жить, память не сотрешь. Шли годы, отец так ни разу и не появился. Воспоминания о том, как жестоко он их бросил, предал и женился на лучшей подруге матери, каждый день всплывали в ее памяти. С годами обида закаменела, тысячи вопросов «Почему?» и «За что?» так и остались без ответов.
За время жизни в интернате у Нади появилась одна подруга, которая была младше ее на год, – Катя. Родителей она помнила плохо: ее мама умерла от передозировки героина, а папа умер от туберкулеза в тюрьме. Вместе с ней они мечтали переехать в Санкт-Петербург и вместе поступить в институт на модельеров, а потом открыть ателье.
Шли годы, скоро Наде исполнялось семнадцать лет, после выпуска она планировала уехать в Петербург поступать в институт. У нее осталась бабушка по материнской линии – она была инвалидом, плохо ходила. Иногда она навещала Надю: часто не получалось, так как детдом был далеко от деревни, а у бабушки были больные ноги и два перенесенных инфаркта… Надя решила перед отъездом навестить бабушку. Детство закончилось, не успев начаться, она понятия не имела как жить по ту сторону ворот: с кем дружить, на что жить, пока будет учиться. Но она решила уехать и забыть то место, которое причинило ей столько боли и разрушило ее детство, она хотела начать жизнь с чистого листа…
У бабушки она провела месяц. Бабушка отговаривала ее ехать, будто чувствовала, что должно что-то произойти… Она билась в слезах, говорила: «Наденька, оставайся здесь! Купим козу, свиней, заведем хозяйство, будем жить вдвоем. Я не дам тебя в обиду, сиротинушка моя!» Но Надя пообещала навещать бабушку и сказала: «Когда я открою свое ателье и куплю квартиру, то тебя заберу. Жди меня, я вернусь за тобой…» Бабушка вместе с соседкой поехали ее провожать – это был последний день, когда она видела ее живой.
Летним утром ее поезд пришел на станцию «Пушкинский вокзал». Петербург встретил Надю сумрачно и враждебно: облупленные стены домов, невыносимая духота и зловоние, суета, толкотня, воздух будто душил и давил. Город бедности, бесправия и безысходности – таким он предстал перед Надей. Она была девушкой доверчивой, скромной и очень стеснительной. Она вышла на вокзал, одетая в длинное голубое платье, сзади была длинная густая коса, сутулая, неуверенная в себе, и достала из сумочки бумажку, которую ей положила бабушка. На ней был адрес ее подруги, у которой Надя должна остановиться на время. Поскольку она была необщительной, ей было сложно обратиться за помощью к прохожим, чтобы узнать, как проехать по этому адресу. Она стояла уже полчаса, рассматривала карту, ища нужный адрес, и тут услышала низкий мужской голос. Высокий, прилично одетый вежливый мужчина предложил подвезти ее. Так как метро было еще закрыто, она согласилась.
Проехав минут пятнадцать, мужчина остановил машину, и на заднее сиденье подсел его друг, по крайней мере, он так сказал: по пути его нужно было подбросить на работу. Надя почувствовала неладное – инстинктивный страх окутал ее, она попросила выйти, сказала, что нехорошо себя чувствует и доберется сама… Большие мускулистые руки, отдающие тошнотворным запахом, стали душить ее… Водитель ударил ее по голове, очнулась она уже в лесу… Все было как в тумане… У нее были связаны руки, голое тело лежало на земле, лицо было забрызгано темно-красной кровью, страшная боль разливалась по всему телу… От извращенных форм издевательства над слабым, который не сможет дать отпор, от своей власти над беспомощной девушкой и унижением ее личности подонки получали удовольствие. Ужасное и бесчеловечное преступление произошло в ту ночь – ее жестоко избили, изнасиловали и бросили умирать в лесу…
Надю случайно нашли грибники. Бабушке сообщили, что произошло с внучкой. Когда она приехала в Петербург и увидела ее синее обезображенное тело, у нее случился инфаркт, и она умерла. Надя не смогла похоронить бабушку – она пролежала в коме почти год, у нее были переломаны кости, проломлен череп, порваны связки и пропал голос на нервной почве. Еще несколько лет она не могла разговаривать. Она чудом выбралась с того света, чтобы жить, но радоваться жизни больше не могла – Надя стала инвалидом не только физически, но и душевно…
Выйдя из больницы, она впала в депрессию, начала бояться людей, жизни и смерти. Ощущение своей убогости, недостойности, запачканности, чувство вины и стыда ее не покидало. «Я виновата, что со мной такое произошло. С другими это не случилось, а со мной – да. Меня некому защитить, поэтому я привлекла эту ситуацию, от меня веет жертвой, слабостью и обидой на жизнь, именно поэтому со мной это произошло», – думала Надя. Беспомощность и бессилие окутали ее, она испытывала навязчивое желание найти возможность изменить и исправить прошлое – ее мысли снова и снова возвращались к анализу того, как можно было бы избежать нападения…
Чувство вины и стыда – это социальное чувство, навязанное обществом. В нашем социуме по сей день можно услышать абсурдное и бредовое выражение «Она виновата сама» – общество ищет, что жертва сделала не так, раз с ней это произошло. В основе этого лежит вера в «справедливый мир», где все подчиняется определенным «правилам и законам»: так человек себя успокаивает и защищается… Людям проще думать, что есть какие-то способы избежать насилия, что жертва сама виновата. В действительности, контроль над этим есть только у насильников, и виноваты всегда только они! И сколько в нашем обществе людей, ставших жертвами насилия, столько же тех, которые это насилие совершили… И цифры эти ужасающие, философию «сама виновата» придумали насильники для оправдания бесчеловечности и морального уродства.
Надя после этого происшествия потеряла себя, она не знала, зачем жила и жила ли вообще. Несколько лет она пыталась поступить в институт, работала уборщицей, жила в общежитии. Через два года она все-таки смогла поступить, а еще через шесть лет познакомилась с отцом Ани…
