Я от самой себя не ожидала, что начну ее жалеть. Линда ужасно относилась ко мне в академии, настраивала против меня курсантов, но на практике она натаскала меня в приемах рукопашной и вела себя достойно. Может, она взяла меня в свою команду, чтобы убедиться, что я не пустышка, нечестным путем попавшая в группу разведчиков?
Если так, то ее мнение обо мне должно поменяться. Ну, посмотрим, что победит – ее орионская гордость или благоразумие.
Солд объявил, у кого сегодня «шестерочка», а у кого – тактика, а остальных отправил зарабатывать индивидуальные баллы.
«Никаких больше индивидуальных баллов, — решила я. — Посплю до обеда, а потом найду Ноури. Нужно извиниться перед котоидом». Поднявшись по лестнице, я встретила в коридоре Насупоню. Лицо веганца исказилось ужасом, он попятился, и исчез за поворотом, проявляя чудеса скорости.
«Даже двухметровые здоровяки начинают меня бояться. Это хорошо или плохо?»
Улыбнувшись, я вошла в номер. Он был завален цветами синих и нежно-розовых оттенков. Насупоня (а кто ж еще?) охапками разложил их на моей кровати, на полу возле, на столиках. Удушающий аромат ударил по рецепторам, вызвал легкую тошноту.
Нашлась и записка, где по-русски было написано:
Под цвет твоих глаз, под цвет твоих губ…
Видимо, мой романтизм скончался, добитый тренировками, практиками и центаврианами, потому что единственное, что я почувствовала, глядя на цветы – это раздражение. А еще мелькнула мысль о том, как убирать все это безобразие и куда. С чего альбинос решил, что мне так нравятся срезанные цветы? И почему он снова приказал их сюда натаскать? Неужели первый раз ничему не научил? А может, он надо мной издевается?
В номер вернулась Рэй.
— Ого.
— Ага, — кивнула я. — Помоги убрать все это.
Вдвоем мы в два счета собрали цветы, и, соорудив из моей простыни некое подобие мешка, свалили туда все цветы. «Мешок» оттащили к двери.
Рэй улыбнулась:
— Интересно, кто тебя так радует?
— Ты хотела сказать, расстраивает? — хмыкнула я. — В комнате дышать нечем.
Рэй покачала головой, не понимая, как можно не радоваться цветам, и открыла окно – проветрить комнату. Я же оставила запрос на уборку.
Конечно, на запрос явился Насупоня. Ему в обязанности вменялось следить за мной. О, сколько всего выражало его лицо под рыжим пушком! И покорность судьбе, и отчаяние, и желание сбежать…
— Блага вам. Заберите, пожалуйста, это, — я кивнула на цветы.
— Ну оставьте, — умоляюще протянул Насупоня.
— Уберите. А дарителю скажите, что выкинули трупы.
— Какие трупы? — открыл рот веганец, и даже как будто покачнулся.
— Трупы цветов, — объяснила я. — Они росли себе на клумбах, радуя красотой и ароматами, жили, в общем. А их срезали с особой жестокостью, свалили одной грудой, и швырнули мне на кровать. Я росла на ферме и уважаю жизнь в любом проявлении. Мне неприятно, когда убивают цветы. Понимаете?
— Не, — честно ответил веганец.
— Ну ладно. Потом поймете. А пока заберите это.
Тяжело вздохнув, как человек, которому приходится иметь дело с психическими, Насупоня взял простынь-мешок за концы и поволок из комнаты. Когда он вышел, Рэй дала себе волю и рассмеялась:
— Трупы?
— Цветы убили, значит теперь это трупы. А тот, кто приказал их сюда притащить – убийца и извращенец.
Центаврианка рассмеялась еще звонче и беззаботнее. А я подошла к окну, с жадностью вдыхая свежий воздух, подставляясь под легкий ветерок, прилетевший с моря.
Рэй тоже постояла рядом, и когда ее смех затих, спросила:
— Не пойдешь зарабатывать баллы?
— Нет, хватит с меня. Сегодня я сплю!
Девушка тоже начала рассматривать сочную зелень за окном, но ее явно не природные красоты интересовали. Я не раз замечала, что центаврианка меня изучает, причем, точь в точь, как изучал поначалу Ниджер Экри – с недоумением и интересом.
«Сон откладывается», — подумала я тоскливо, когда Рэй вздохнула и отвернулась от окна ко мне.
— Я про тебя многое слышала. Беженка; единственная землянка на курсе; чемпионка абитуры; участница первой игры года; и… содержанка, которую в академию покровитель пристроил. Все твои успехи казались купленными. Я была очень недовольна, когда узнала, с кем меня заселили. Мне было противно дышать с тобой одним воздухом.
— И сейчас противно? — спросила я сухо.
— Нет. Все, что о тебе говорили, оказалось неправдой. Твое происхождение низко, но ты птица высокого полета. Я рада, что познакомилась с тобой.
«Только не задушевные разговоры, — простонала я про себя. — Только не это!» А центаврианка как раз именно на такой разговор и настроилась. Понятия не имею, с чего это вдруг она посчитала меня достойной своего светлейшего общества. Отвечать в том же духе («О, я тоже так рада знакомству с тобой!») я не стала, потому что лицемерных улыбок мне еще ночью хватило, когда Рис приходил извиняться.
В общем, мой лимит любезности был исчерпан.
--- Помнишь, мы говорили о погибших родных? Знаешь, почему я никому из своих погибших родственников не желаю нирваны? Я ненавижу их. Они никогда не давали мне выбора. Вместе с фамилией «Арно» при рождении я получила обязанности, мужа и процессию. А мое детство? Строгий распорядок дня. Бесконечные занятия. Придирки к внешнему виду. И запреты, запреты, запреты… Я давно мечтаю покинуть Род, но смелости не хватает. Вот ты, Нина, Рэй с жаром ко мне обратилась, как решилась поступить на элитный факультет, где из младших только орионцы?
— Мне грозила депортация, и я не находила другого выхода, кроме академии, как остаться на Горунде. А на факультет разведки я поступать не хотела, это все одна дурость во время абитуры сыграла роль.
— Всем бы так дурить, — протянула Рэй. — Я наблюдаю за тобой, да все за тобой наблюдают. Всем интересно, что ты сделаешь, что скажешь, как себя поведешь. Знаешь, ты очень мотивируешь. Глядя на тебя, понимаешь, что при должном усердии возможно добиться всего, чего хочешь.
— Не надо меня нахваливать, а то я возгоржусь и стану злобной стервой.
— Как я? — усмехнулась центаврианка и мечтательно улыбнулась. — Знаешь, я хочу путешествовать. Не для того, чтобы что-то разведывать, добывать информацию, следить – а чтобы изучать другие планеты, людей, природу.
Я кивнула.
Неудивительно, что Рэй тянет к природе: ей все детство талдычили про долг и войну. А меня с детства пугали спящими, и говорили, что центаврианам доверять нельзя, а лирианцам – можно. Оказалось, что не все так однозначно. Ли, конечно, манипулятор, но манипулировал он для моего же блага. Без его советов я бы никогда не поступила в академию и осталась бы боязливой, чрезмерно подозрительной и ленивой. А друг отца из Дома Жизни наоборот, уверял меня в мысли о том, что нужно сидеть дома и тем самым навредил.
