Позади плавучего дома растянулся ярмарочный полосатый тент, который Ваксмен хранил в память о тяжелых временах. Тент остался нетронут общим оболочиванием жилища и сиял неподобающе ярко, одновременно окутывая все под собой глубокой тенью, которая вполне устраивала Верна в тех редких случаях, когда он чувствовал необходимость явиться лично, а не слать сообщение в ватсапе.
Ваксмен, как ни странно, не лежал в гамаке, а сидел на щербатом настиле в кресле-качалке, с АК-47 на костлявых коленях.
– Слыхал, как чот рвануло, – пояснил он. – Прикинул, или вспышка, или визит. Хвала богам: к подданному явился лорд Хайфаэр.
На Ваксмена определенно стоило посмотреть.
По всем законам природы, мужик с таким количеством морщин на физиономии должен отлеживаться в саркофаге или типа того, однако Ваксмен был жив и бодр. Особенно бодро он оттягивался. Но в старой псине была жизнь, и не мало. Он носил костюм из бархата а-ля черная пантера и большой котелок с петушиным пером, заткнутым за ленту. Лицо его когда-то могло быть любого цвета, но в конечном итоге стало по большей части серым, с черными линиями морщин, с небесно-голубыми глазами и белой бородой, вьющейся до алого шейного платка.
Народ, которому доводилось увидеть его вблизи, – а таких было негусто, – говорил, что кожа у Ваксмена как будто обожженная, ну так, словно в детстве слегка присмолили во время допроса с пристрастием, что довольно забавно, если учесть происхождение его биологического вида.
А именно: что-то вроде того, как во времена драконов – царей горы, они могли при случае скрещиваться с людьми. Для потомства сие добром, как правило, не кончалось. Дракончики рождались в комплекте с зубами, что не предвещало ничего хорошего для человеческой матери, а драконьи каналы на выходе ломали человеческого ребенка. Посему большинство таких детей-мутантов даже не видели свет. Однако жизнь – штука настырная, так что какой-нибудь мелкий выродок покрепче нет-нет да вылуплялся и выглядел при этом, как будто провел ночку в котле, а не в утробе, весь обожженный. В один прекрасный момент появились, так сказать, Адам и Ева, и дальше взялись за дело уже сами, породив гибридный вид, не-драконов и не-людей, которых не принимали ни в том, ни в другом мире.
Вот таким парнем и был Ваксмен: чистокровный представитель новой породы, цепкий как шиповник. В отношении возраста до Верна ему было далеко; он насчитывал сотни, не тысячелетия. Таких, как Ваксмен, китайцы называли «могвай», что-то вроде зловредных фейри. Но историю пишут победители, и у людей есть привычка рисовать себя исключительно добросердечными – даже когда все остальные болтаются на виселицах. И если спросить Ваксмена, он бы не назвал себя неоправданно жестоким. Он выживал, вот и все, и делал то, что должен.
Драконы и могваи бывало держались вместе, дабы избежать очередного изощренного способа убийства, уготованного им оравой людей на данном отрезке времени. Верн столкнулся с Ваксменом в начале шестидесятых годов двадцатого века, когда могвай отбывал кабальную повинность урода в цирковом поезде. Верн услыхал про Удивительного Тающего Человека и сообразил, что в рабстве у цирка могвай, а заиметь собеседника было бы весьма неплохо.
«Ну, маленькая операция по спасению, – подумал он. – Туда и сразу обратно. Ни спешки, ни суеты».
Спешки и суеты вышла уймища. Верн просчитался с нападением, сшиб с рельс дюжину вагонов, когда те пересекали мост Памп-Слаф, и отправил их поплавать в реку Перл.
«Спасатель херов, – частенько замечал Ваксмен. – Спину мне, чтоб ее, сломал».
Могвай тогда и правда, признавал Верн, попал как хрен в рукомойник – что было в те времена расхожей фразой. Спину Ваксмен таки сломал, но заживало все на нем, к счастью, просто феноменально.
«И я чуть не потонул», – дальше жалобился могвай.
Что тоже было правдой.
«Ключевое слово – чуть, – спорил Верн. – Я же выловил твой бестолковый зад из реки, так? Могу отправить обратно в цирк, если угодно. Если изредка выполнять для меня поручения слишком уж напряжно».
И Ваксмен, хмыкнув, говорил: «Не, ты еще не худший, Хайфаэр. Просто самый уродский».
Самое полезное качество Ваксмена, с точки зрения Верна – то, что могвай способен сойти за человека – странного как черт, но все же человека, поэтому и обитал он куда ниже по реке. И пока не снимал пиджак, держался на расстоянии и оплачивал счета, его никто не трогал. Разумеется, время от времени парочка старых добрых ребятишек пытала судьбу, но у Ваксмена было куда больше пороха в пороховницах, чем можно подумать, да и оружие он поддерживал в надлежащем состоянии.
Например, АК-47, который лежал у него на коленях сейчас. Верн заметил палец на курке; используя чуткий слух по назначению, Ваксмен удостоверился, что гость не привел за собой хвост.
– Чисто, Верн, – заключил он наконец. – Насколько могу судить. Нынче эти глазастые мудилы наблюдают хоть черт-те откуда, не удивлюсь.
– Пошли в дом, – предложил Верн, встряхивая крылья. – Ни черта не расслаблюсь, пока солнце в спину светит.
– Какая, однако, жалость, – отозвался Ваксмен и качнулся в кресле, воспользовавшись инерцией, чтобы встать. – Думаешь, еще рано?
– Никогда не бывает рано, – сказал Верн и последовал за компаньоном в дом.
Настоящее имя Ваксмена затерялось в хитросплетениях времен. С тех пор он был известен как Уинкл, Блэкхуф, Сондерсонн, Роучфорд, Роуч и, наконец, Ваксмен. Добавлять к фамилии имя могвай не видел необходимости.
«Ваксмен есть только один», – всегда говорил он, на что Верн обычно отвечал: «Звучит как песня, братишка».
У Ваксмена была семья, где-то и когда-то, а может, и все еще. Но родных не осталось, все рассредоточились и бесследно исчезли – таков был план. Прицепились к дракону, если удалось, но их осталось не так много, и когда на него свалился Верн, Ваксмен уже был готов впасть в анабиоз.
«Бля, в жизни не видел зрелища лучше, чем когда ты, жиртрест, спустился с неба, хоть и раздробил мне гребаную спину».
Верн пропустил шпильку о жиртресте мимо ушей, и именно это стало началом прекрасной полувековой дружбы, и отсчет продолжался.
А еще имя «Ваксмен» ему подходило. К лицу, так сказать.
«Придает колорит, – пояснял он. – «Безумный Ваксмен» было б лучше или, может, «Жуткий Ваксмен», детишек отпугивать, но и просто «Ваксмен» тоже вполне сойдет. Я как обдолбанный Страшила, мать его, Рэдли для этих отсталых уродов».
По правде, Ваксмен действительно был жутким – или мог быть таковым, когда сего требовали обстоятельства. И иногда, когда раздражался. Бо́льшую же часть времени он был простым болотным жителем, обитающим в плавучем доме, отрезанным от цивилизации; многие старики так пропадали с радаров. Держался, в основном, сам по себе. С лицом что-то не так, но кому до этого дело, пока он оплачивал счета? За эти годы не раз случалось, что какие-нибудь лодочники проявляли человеческую сущность, пытаясь захватить Ваксменовский клочок земли – и тогда могвай доставал свой саквояж.
