Оставив за спиной собирающихся тружеников Отдела экспедирования, князь проследовал в большую гостиную, имея в планах присоединиться к тетушке — дабы посильно разделить ее муки выбора достойных украшений и приданого для Ульяны, и приободрить своим появлением ювелирных приказчиков. Однако… В общем, вместо ожидаемого рабочего процесса, с обсуждениями-предложениями и прочими словесами, его встретила тишина. А еще пустота, следы чаепития на низеньком столике — и два знакомых альбома, небрежно брошенных прямо на софе.
— Не понял…
Позвонив в колокольчик, слегка озадаченный племянник навел справки у горничной и отправился в малую дубовую гостиную, где тетушка как раз любовалась коллекцией стреляющего железа, развешенного над каминной полкой. Можно даже сказать — весьма пристально любовалась, с нехорошим таким инквизиторским прищуром.
— Саша, что-то я не припомню вон того ружья. Определенно, в прошлый мой приезд его не было!
Невинная фраза прозвучала тоном, коим впору было объявлять смертный приговор.
— Который? Ах, эта револьверная винтовка? Я не так давно свел близкое знакомство с тульским оружейным фабрикантом Гольтяковым
[103] — а тот презентовал мне полную копию винтовки, выделанной им в свое время для самого императора Александра Второго!
— Н-да?..
Расстрельный приговор временно заменили вердиктом «направить на доследование!»
— Вот еще охотничий двуствольный пистолет его же конструкции. Занятная вещица, не правда ли? Выделано всего три экземпляра, один в Оружейной палате Московского кремля, еще один у Гольтякова, а третий — опять-таки у меня!
Вердикт вновь пересмотрели в сторону смягчения, оставив впрочем, без изменений судебное определение касательно «регулярные ревизии и пожизненный присмотр!»
— Сашенька, ты же знаешь мое равнодушие ко всему…
Подозрительно покосившись на стенку, увешанную образчиками стреляющего и колюще-режущего оружия, женщина не без труда подобрала достаточно нейтральное определение:
— Всем этим твоим игрушкам. Присядь, я хочу поговорить о достаточно серьезных вещах.
Послушно приземлив нижнюю часть спины в указанное кресло, Александр поспешил заранее «подстелить соломки»:
— Тетя, я же уже говорил, что все последние пополнения коллекции вполне законно куплены. В конце концов, с моим образом жизни трофеям попросту неоткуда взяться!
— Да-да, а то я тебя не знаю, гадкий мальчишка…
Уравновесив грубое высказывание нежной улыбкой, помещица Лыкова расправила складки на платье и в явном затруднении прикоснулась пальцем к краешку губ — на что князь Агренев, отлично выучивший все привычки и характерные жесты тетушки, моментально насторожился. Татьяна Львовна волнуется?!
— Я бы хотела поговорить о твоем пренебрежении родственными связями.
Чуть расслабившись (намеки на эту тему звучали уже не в первый раз), Александр пренебрежительно фыркнул:
— Я прекрасно помню, как мы с Анной неделями питались пшенной кашей с кусочком масла, или речной рыбой во всем ее многообразии. Вареная, жареная, на пару, запеченная… Я рыбу начал есть всего несколько лет назад — а до той поры меня с нее попросту воротило! Еще помню, с каким трудом меня собирали в Александровский корпус
[104]. Догадываюсь, что обучение кузины тоже встало… Гхм?
Обнаружив в пальцах запонку, которую непонятно как вытянул из манжеты сорочки, князь недоуменно повертел ее перед глазами.
— Да и потом, когда я выпустился из Павловского училища, что-то никто не торопился писать мне письма с выражением родственных чувств, или оказывать какую-то протекцию
[105]. Я уже давно понял, что моего покойного батюшку изрядно не любили в обществе — но у меня ведь был не только отец, но и мать?
Вернув запонку обратно, племянник мягко напомнил тете:
— Пока я был небогат, то никого из них не интересовал. Зато как только оставил службу и добился определенных успехов, вдруг оказалось — у меня полным-полно родни! Только вот уже поздно, позвольте не поверить в столь внезапно вспыхнувшие родственные чувства.
Дотянувшись из кресла, Татьяна Львовна ласково погладила своего мальчика по гладковыбритой щеке.
— Не злись, Саша. Ты просто не все знаешь. Оставим в стороне твоего батюшку, с которым не все просто…
Перекрестившись, женщина пробормотала под нос нечто вроде: «…упокой Господь его мятежную душу».
— Хлопотал о твоем устройстве в первое Павловское пехотное училище твой ныне покойный двоюродный дед, действительный статский советник Алексей Федорыч Поздеев — а его супруга, Екатерина Федоровна, оказала мне некое вспомоществование для приобретения необходимых каждому юнкеру вещей.
Замерев, «павлон» Агренев с долей растерянности признался:
— Я не знал.
— Они умерли в год твоего выпуска, Саша.
Помолчав, урожденная Татьяна Поздеева продолжила исторический экскурс:
— Определить тебя в Кадетский корпус мне очень помог другой твой троюродный дедушка, Роберт Петрович фон Дезен. Без его участия, боюсь, я бы даже и насчет какой-нибудь гимназии не смогла бы подумать.
Разбивая неприятное молчание, рязанская помещица негромко напомнила:
— Ты в родстве не только с фон Дезенами — хотя они и самые близкие. Моя бабушка была урожденной Мелиссино…
— Сербская фамилия?
— Византийская. Так что через прабабку по материнской линии ты связан с князьями Долгорукими и греческими Кантакузенами.
Оценив выражение, появившееся на лице племянника, Татьяна Львовна почла за благо закончить с генеалогией и перейти к более простым вещам:
— У Роберта Петровича остались сыновья, и насчет одного из них я бы и хотела с тобой поговорить.
Прикрыв глаза и потирая переносицу, Александр согласился:
— Слушаю.
Поглядев на своего мальчика в попытке оценить его душевное состояние, женщина осторожно разгладила очередную несуществующую складку на платье:
— Евгений… Он старше тебя на восемь лет. Служит в министерстве юстиции, до недавнего времени исправлял в Ревеле должность мирового судьи, а теперь перебрался в столицу. Много помогает бедным, несмотря на некоторую свою стесненность в средствах, очень приличный юрист… Хороший, честный и немного гордый.
