– Они уже могли начать караулить эти порты, – сказал Найджел. По шумным улицам они двинулись к выезду из города. – Здесь и в таких же городках нескольких французов достаточно, чтобы уследить за всеми. – Он обернулся, чтобы посмотреть на нее, и забеспокоился, какая она бледная. – Скажи, как только поймешь, что не можешь сидеть в седле. Я присмотрю какое-нибудь место, и мы сделаем остановку.
– Это все от плавания. Скоро начну приходить в себя.
Найджел перевел лошадь на шаг, и Жизель была признательна ему за заботу. Свежий воздух, пусть даже влажный и прохладный, и равномерный шаг лошади стали возвращать ее к жизни. Ехать на лошади было ей куда привычнее, чем плыть на корабле. Жизель искренне удивлялась, как можно добровольно ступать на борт этих дьявольских средств передвижения, мало того – жить на них, нескончаемо плавать на проклятых посудинах. Если бы не Великий пост и другие церковные установления, которые предписывают, что и когда нужно есть, она ни за что снова не взглянула бы на рыбу.
Через какое-то время она стала обращать внимание на местность, по которой они ехали. Деревни и люди в них представляли собой откровенную смесь богатства и нищеты, но таких несоответствий сколько угодно можно было увидеть и во Франции. А вот пейзажи заметно отличались. Во Франции тоже хватает и гор, и холмов, и лесов, но здесь они были какими-то дикими и суровыми. Пасмурная погода и нависший туман вносили свою лепту в общее впечатление, но это была не единственная причина, почему все выглядело таким непривычным. Все равно, решила Жизель, здесь великолепно. Она глубоко вдохнула и вдруг ощутила вкус бунтарства и вызова, который бросала эта земля всем, кто собирался жить и выжить на ней. Ей стало понятно, что она сможет полюбить это край так же сильно, как любит одного из его сыновей.
На ходу она уставилась в широкую спину Найджела. Сейчас, когда он наконец оказался на шотландской земле, она физически чувствовала, как ему не терпится оказаться дома, среди родных. Жизели хотелось вместе с ним разделить эту радость ожидания. Ее обвиняли в убийстве собственного мужа, и она до сих пор не была уверена, что Найджел считает ее невиновной. Не верилось, что его семья примет ее как почетную гостью. Даже если они позволят ей въехать в их замок и любезно предложат убежище, вслед за ней придет огромное количество проблем. Притащить на хвосте такой багаж к воротам дома, который предложил ей гостеприимство, было по крайней мере невежливо. Жизель решила, не откладывая, расставить с Найджелом все точки над i, и тут он дал команду остановиться на ночь.
– Невежливо? – Найджел бросил расседлывать лошадей и изумленно уставился на Жизель. – Ты беспокоишься из-за того, что покажешься невежливой?
– Я беспокоюсь не только об этом, но и об этом тоже, – ответила она. Найджел смотрел на нее так, как будто весь свой ум она отправила за борт вместе с содержимым желудка во время плавания. Жизель моментально ощетинилась. – Просить убежища человеку, за которым гоняется пол-Франции, отнюдь не мелочь. И позволю себе напомнить, что кое-кто, например, ты, так и не верит в мою невиновность в убийстве мужа.
– Я поручусь за тебя, и ничего им больше не нужно знать.
Выругавшись про себя, она развела костер и постелила им, пока он занимался лошадьми. Достала кое-какую еду из сумок, и только тут до нее дошло, что он только что сказал. Он собирался поручиться за нее. Жизель отбросила вспыхнувшую было надежду, что Найджел наконец поверил в то, что она невиновна. Он сказал не так. Он мог просто иметь в виду, что убедит свою семью, что она не убьет его, что не стащит их драгоценностей и не сбежит под покровом ночи. У нее не было возможности узнать, что на самом деле он хотел этим сказать, поэтому не нужно было придираться к каждому его слову.
Разложив еду на постели, она ушла от костра, чтобы успокоиться и смыть с себя дневную грязь. Нужно было побыть одной, чтобы не видеть Найджела, чтобы внутренне собраться. Ей ничего не даст, если она потребует, чтобы он объяснил, что означает это поручительство. Потому что, если он с самого начала не скажет, что верит, что она не убивала мужа, ей станет больно. И по ее лицу он увидит, что причинил ей боль. Этого ей совсем не хотелось. Она любила его, приходилось в этом признаваться. Ее чувства были настолько сильны и так легко читались у нее на лице, что становилось все труднее и труднее скрывать от него свою любовь. Все чаще приходилось отворачиваться или отходить в сторону, чтобы побыть одной.
Только почувствовав вновь в себе силы заглянуть ему в глаза, она вернулась к костру и уселась рядом с ним. Найджел протянул ей немного сыра с хлебом, она вздохнула, смирившись, и принялась есть. Было вкусно, но такая еда стала надоедать. Ей захотелось оказаться за накрытым столом и есть что-нибудь достойное. Жизель поняла, что не может вспомнить, когда это было с ней в последний раз. Даже в доме у кого-то из родственников, где она нашла укрытие, ей пришлось есть тайком. Ей было запрещено показываться за семейным столом. Она понимала, что должна быть благодарной за то, что у нее с Найджелом есть хоть такая еда. Но все равно так хотелось вновь испытать чувство довольства и комфорта, в которых она выросла.
– Немного еды поможет в твоем состоянии. – Найджел протянул ей бурдюк с вином.
Сделав большой глоток, Жизель вернула ему бурдюк.
– Уже помогло. Меня перестало качать, и прибавилось сил.
– Интересно, почему тогда ты такая грустная?
Она улыбнулась.
– Стало жалко себя. Пойми меня правильно. Ты для меня делаешь все. Только я вдруг поняла, как долго не садилась за хорошо накрытый стол с соответствующей едой.
Найджел усмехнулся и обнял ее за плечи. Потом кивнул:
– У меня то же самое. Мне понятно твое желание. Не только сесть за стол, но еще и выбирать блюда.
– Да, это самое приятное. Дичь, которую ты ловил и готовил, была самой вкусной, самой аппетитной, – добавила она, поколебавшись.
– Но подавалась к столу не часто, да? Я знаю. И знаю, что ты не в претензии. У моего брата, кстати, прекрасный стол. Там найдешь все, что душе угодно, и плюс еще что-нибудь. Если нас ничто не задержит, то в конце недели нас ждет пир, а может, немного раньше.
От предвкушения у нее потекли слюнки, но время думать о чревоугодии еще не подошло. Найджел отмахнулся от одолевавших ее забот о том, как она будет представляться его семье. Но эта тема требовала обсуждения. Когда он в первый раз поделился с ней своим планом, идея показалась ей прекрасной. Сейчас, увы, многое изменилось. Охота за ней стала более настойчивой, и если Вашель будет вне себя от того, что ей удалось ускользнуть от него – а она в этом не сомневалась! – тогда он станет преследовать ее еще настойчивее. Только признание ее невиновности могло бы остановить преследователей. Но когда это будет объявлено, если будет объявлено вообще, – никто не знал.
– Боюсь, знакомство с нами может обернуться большими проблемами, – сказала она тихо.
– Ты слишком переживаешь из-за этого, дорогуша.
