– Не стоит всякий раз после того, как любовный угар развеется, тут же начинать осуждать себя, - спокойно сказал Балфур, поцеловал ее неодобрительно поджатые губы и откатился в сторону, потянувшись за своими брэ.
– Как ты узнал, о чем я думаю? - Мэлди огляделась в поисках нижней сорочки.
– По тому мрачному, почти сердитому выражению, которое появляется на твоем красивом личике, стоит только страсти немного утихнуть.
Смущенная тем, с какой легкостью Балфуру удалось угадать ее мысли, Мэлди так и осталась сидеть спиной к нему, стряхивая пыль с сорочки. Она уже было приготовилась надеть ее, как вдруг замерла в испуге, когда Балфур внезапно схватил ее обеими руками, помешав прикрыть наготу. Девушка почти чувствовала, как его взгляд обжигает спину, и совершенно точно знала, что именно вызвало такой интерес. Мэлди понимала, что даже в угасающем свете дня была отчетливо видна небольшая отметина в виде сердца под ее правой лопаткой. До сих пор она делала все возможное, чтобы помешать Балфуру как следует разглядеть ее спину, и тусклое освещение в их спальне было ей только на руку. Она замерла, в страхе, что он может узнать родовой знак Битонов. Мэлди, сколько себя помнила, проклинала это явное свидетельство того, что именно Битон приходился ей отцом. Ее мать никогда не позволяла дочери забыть, что это «клеймо» было доказательством ее позорного происхождения, постоянно указывая, что в ее венах текла дурная кровь. Теперь девушка боялась, что отметина могла стоить ей жизни.
– У тебя сердечко на спине, - тихим от изумления голосом произнес Балфур.
Девушка вырвалась из его рук и быстро натянула сорочку.
– Мне жаль. Я очень старалась не оскорбить твоих глаз его видом.
– Милая моя, чудесная малышка Мэлди, в твою красивую головку порой приходят такие странные мысли, – пробормотал Балфур, все еще обеспокоенно глядя на спину девушки, пока та торопливо натягивала одежду. – Это нисколько не оскорбляет моих глаз. – По ее быстрым скованным движениям Балфур понял, что сейчас ее лучше не трогать, и тоже стал одеваться.
– То, как ты уставился на мое родимое пятно, и даже твои слова – все говорит о том, как ты был потрясен увиденным
– Так оно и есть. Я стал твоим любовником больше недели назад и полагал, что уже видел тебя всю. – Он усмехнулся, когда Мэлди метнула в него сердитый взгляд. – Теперь-то я понял, что был весьма невнимателен. – Балфур рассмеялся, когда она вскочила на ноги, а затем поднялся, чтобы помочь ей затянуть шнуровку на платье. – Возможно, мне следует впредь зажигать побольше свечей.
– Ты, видимо, очень стараешься смутить меня. – Девушка пыталась не выдать своего облегчения от того, что он не распознал в ее родимом пятне родовой знак Битонов. Но Мэлди была уверена, что опасность еще не миновала, и не собиралась расслабляться, теша себя ложными надеждами.
– Нет, не так уж и трудно окрасить твои щечки румянцем.
– Я испытываю сильное желание поколотить тебя.
– Ой-ой! Я прямо весь дрожу. – Мужчина беззаботно рассмеялся и нарочито потер руку в том месте, куда она только что ткнула маленьким кулачком. – Все, теперь, уверен, у меня там до конца моих дней останется шрам.
– Ты находишь что-то забавное в том, чтобы дразнить меня? – спросила она, когда Балфур взял ее под руку и повел назад к главной башне.
– Да. К тому же я ужасно голоден. – Он весело подмигнул ей. – Ты возбудила во мне просто волчий аппетит, дорогая.
Она твердо решила на этот раз не поддаваться и изо всех сил старалась не покраснеть, но прошипела едва слышное проклятие, почувствовав покалывание в щеках от прилившей к ним горячей крови. Конечно, ей на руку, что он находился в таком приподнятом настроении, позабыв на время обо всех сомнениях и подозрениях. Она только сожалела, что не способна принять его поддразнивание со спокойной улыбкой, будто бы оно её забавляет.
– Странно, – неожиданно продолжил Балфур серьезным тоном, – но у меня такое чувство, что я уже где-то видел такую родинку, точно такой же формы и расположенную на том же самом месте.
Вдруг тело Мэлди пронзила дрожь испуга, такая сильная, что она даже споткнулась. Девушка поняла: несмотря на все усилия, благодушное настроение Балфура притупило ее бдительность, и она стала менее осторожной. Ей потребовалось немного времени, чтобы успокоиться. Мэлди не хотела, чтобы Балфур понял, что своими словами ужасно расстроил ее. Он никак не мог видеть эту отметину на Битоне, однако вполне мог слышать о ней. Она отбросила прочь эту страшную мысль. Ее мать часто говорила, что Битон всегда старался прятать родимое пятно, потому что люди считали его меткой самого дьявола.
– Я никогда не слышала, чтобы у кого-нибудь была такая же родинка, – сказала девушка, мысленно проклиная себя за столь неубедительный ответ. – Ты ведь не знал мою мать, не правда ли?
– Нет, конечно, не знал. Как и прочих Киркэлди. – Балфур задумчиво покачал головой. – И все же у меня до сих пор такое чувство, что я уже где-то видел такую отметину прежде. Не важно. Обязательно вспомню позже.
Когда они вместе переступили порог главного зала, Мэлди все еще искренне надеялась, что этого никогда не случится.
– Думаю, ты просто-напросто был настолько удивлен увиденным, что тебе оно показалось знакомым, – сказала девушка в отчаянной попытке отвлечь его от долгих и чересчур упорных размышлений на опасную тему.
– Может и так, но мне все-таки кажется, что я уже видел это родимое пятно, только кожа была не такая светлая, как у тебя.
Когда девушка уселась рядом с Балфуром, в её голове возникла страшная догадка. Она почувствовала себя так, словно ледяной холод пробрал ее до самых костей. Джеймс сидел напротив, и Мэлди поняла по его пристальному взгляду, что потрясение на миг все же отразилось на её лице. Но как бы то ни было, даже страх подстегнуть подозрения Джеймса не сумел прогнать прочь эту навязчивую мысль. Независимо от того, сколь настойчиво Мэлди пыталась отрицать очевидное, сердцем она уже знала, что существовал только один человек, кроме Битона, на котором Балфур мог видеть такое родимое пятно, – юный Эрик.
Все считали Эрика бастардом, рожденным от союза отца Балфура с неверной супругой Битона. Балфур как-то обмолвился, что Битон вполне мог убедить своих людей, что Эрик приходится ему сыном, заявив, что выбросил младенца прочь в приступе ревнивой ярости. Но что если это правда? Вполне вероятно, что бывший лэрд Донкойла уложил эту женщину в постель, но он мог быть не единственным, кто это сделал. Мать рассказывала Мэлди, как усердно Битон трудился над зачатием сыновей, оставляя ее измученной и совершенно обессиленной. Мэлди была уверена, что пока Битон не прознал про измену супруги, он регулярно наведывался в спальню бедняжки. Так что Эрик легко мог быть сыном, в котором так отчаянно нуждался Битон. Возможно, жестокосердный лэрд изо всех сил старался сжить со свету именно того, за кого готов был отдать все.
Такой поворот должен был принести Мэлди немалое удовлетворение, но она обнаружила, что просто неспособна радоваться этому. Если она окажется права (а ее внутренне чутье подсказывало, что это так), то слишком многим людям открывшаяся истина может причинить страдания, и прежде всего самому Эрику, в сущности, ни в чем не повинному мальчику. Осознание того, что он никогда не был одним из Мюрреев, а являлся наследником вражеского клана, могло потрясти юношу, иссушив его душу. Правда, если бы Битон был достойным человеком, кровным родством с которым можно гордиться, то это, безусловно, смягчило бы тяжелый удар, но Мэлди искренне сомневалась, что этот ужасный человек совершил хоть одно благое дело за всю свою никчемную жизнь. Эрик наверняка ужаснется, как в свое время случилось и с ней, узнав, что именно сэр Битон приходится ему отцом, вот только мальчику это принесет куда больше вреда, чем ей. В отличие от Мэлди, Эрик всю жизнь купался в нежной заботе и внимании любящей семьи. Она ничего не потеряла, обнаружив, кто является ее родителем и что он из себя представляет. А вот Эрик утратил бы все то, что знал и любил.
