Стресс мы сняли, но лучше соображать от этого не стали. На
Юльку водка действует расслабляюще, она становится жалостливой. Сегодня повод
пожалеть себя у нее был отменный, и она сразу же заревела, громко, горько и
обильно.
— Машка, у меня ж ни копейки за душой…
— Как ни копейки? — ахнула я. — А счет в
банке?
Юлька рукой махнула:
— Какой к черту счет… Я Шагала купила… А он его
отобрал. Еще хотел на куски разрезать…
— Тебя? — ахнула я.
— Хуже. Шагала. Потом, правда, опомнился. Спрятал в
сейф.
— Кого он спрятал в сейф? — насторожился Багров.
— Шагала, — отмахнулась я, сосредоточившись на
Юльке.
— А чего это такое? — не унимался Сашка. Юлька
неожиданно разозлилась:
— Чего-чего… темнота… Картина. “Две девушки, летящие по
ветру”.
— По чему летящие? — округлил Сашка глаза.
— По ветру, — покачала я головой и сделала Сашке
лицо, мол, понимать надо ситуацию и повременить с глупыми вопросами. Но две
девушки его неожиданно озадачили.
— Это что же такое? — нахмурился он.
— Это картина, — вздохнула я. — Великого
русского художника Марка Шагала. Если очень интересуешься, иди взгляни на
репродукции, книга четвертая слева, на верхней полке, серая обложка.
Сашка моргнул, но никуда не ушел. Юлька между тем понемногу
успокоилась, вытерла нос и спросила:
— Как думаешь, встанут у него мозги на место?
— У кого? — пребывая в задумчивости, не поняла я.
— У твоего отца.
— Мне кажется, для того, чтобы папа кого-то ударил,
нужна очень веская причина. Мне следует съездить к, нему и все обсудить.
— А он будет обсуждать? — Я вздохнула и пожала
плечами. — То-то, — покачала головой Юлька. — Давай посидим
здесь тихонько пару дней, авось папаша твой успокоится и… — Тут на Юлькиных
глазах вновь выступили слезы, и она пролепетала:
— А вдруг он меня из дома выгонит? Если уж он спятил,
то такое вполне возможно. А у меня на этот дом последняя надежда. Продам его,
куплю квартиру, а на оставшиеся деньги буду жить, пока не найду хорошую работу.
— Продавать дом папа не разрешит, — покачала я
головой. — Он ему нравится.
— Что ж мне теперь? — заревела Юлька, широко
открыв рот и прижимая к груди подушку с дивана.
— Юлечка, все образуется, — запричитала я, обнимая
ее, а Сашка, видя такую нашу занятость, потихоньку удалился. — Ты чего
сказала папе? — зашептала я Юльке на ухо, воспользовавшись тем, что мы
одни.
— Что поехала к маме на дачу. Телефона там нет.
— А если папа решит тебя навестить?
— Нет. Он стесняется, ты же знаешь… Пять дней от силы у
нас есть.
— А синяки? — всполошилась, я, а Юлька надула
губы.
— Синяки настоящие.
— Как это? — кажется, у меня глаза едва не
выскочили из орбит.
— Тапком себя отхлестала. Было жутко больно и
неприятно. — Я ахнула, а Юлька сурово добавила:
— Мы у отца деньги свистнули, мы их и вернуть должны.
Грим в таком деле не годился, все должно выглядеть натурально. Твой Багров —
хитрая бестия. Черти-то в глазах так и пляшут.
— Ты заметила? — обрадовалась я. — Их у него
полно, и все такие разные: есть покрупнее, помельче, а есть совсем махонькие,
видно, дети… чертячьи. И без конца рожи строят. Просто беда.
— Машка, — спросила Юлька, пристально глядя на
меня. — А ты каким местом об асфальт ударилась, лбом или затылком?
— А что?
— Ничего. Тебе постельный режим соблюдать надо. Идем, я
тебя уложу, чайку заварю с лимончиком. Идем-идем…
Я устроилась в постели, Юлька сказала, что отправляется
спать, потому что ничего умнее в голову не приходит, а Сашка лежал на полу в
моей спальне и рассматривал альбом.
— Что-то я здесь никаких “летящих по ветру” не
нашел, — заявил он ворчливо.
— А их здесь и не может быть, — на мгновение
оторвавшись от книги, ответила я. — Когда составляют подобные альбомы,
указывают, из собрания какого музея данные картины. Например: “Из собрания
Русского музея”. А картина, которую Юлька имеет в виду, из частного собрания…
причем, не собрания даже, а… словом, это длинная история, — торопливо
закончила я и вновь уткнулась в книгу.
— Расскажи, — попросил Сашка, устраиваясь на
кровати рядом со мной и захлопнув мою книжку. — Много читать вредно,
особенно после того, как головой тюкнулась, и когда рядом красавец-мужчина, то
есть я. Лучше поговори со мной, расскажи что-нибудь, ну хоть про картины эти…
— Зачем тебе? — искренне удивилась я.
— Не зачем, а просто… Ты будешь говорить, а я тебя
слушать. Мне нравится твой голос. Давай, рассказывай.
— Про Шагала, что ли?
— Ну, давай про него.
Я рассказала все, что могла припомнить, рассказ вышел не
особенно длинным, но, как ни странно, и не рекордно коротким. Я поудивлялась
своей памяти, после чего мы вместе с Сашкой стали рассматривать репродукции.
— Да… — вздохнул Багров и покачал Головой. — И
что, за такое еще деньги платят?
— Искусство тебе не дается, — засмеялась я. —
Займись чем-нибудь другим.
— Нет, просто интересно… А где этот Шагал, к примеру,
продается?
— За границей на специальных аукционах. А у нас… даже
не знаю. Частные коллекционеры покупают, музеи, конечно, крупные, у которых
деньги есть… Честно говоря, я в этом тоже не очень разбираюсь. Сейчас картины
из частных собраний если продаются, то в основном уходят за границу.
— А где его Юлька купила?
— Слушай, что это у тебя за неожиданная тяга к
искусству? — насторожилась я.
— Нет у меня тяги, — обиделся Сашка. — Есть
любопытство. Что в этом плохого?
— Ничего, — покаялась я. — Просто история
эта… как бы тебе сказать… не совсем приятная…
— Да? Это еще интереснее, — хмыкнул Сашка, обнял
меня, прижал к себе покрепче и заявил:
— Давай, колись.
