Терпение его было вознаграждено. Нет, клад или еще что-либо представляющее хоть какую-то ценность он так в пещере и не нашел. Кладом, во всяком случае, по его мнению, стала сама пещера, а вернее, множество пронзающих горную породу извилистых ходов, порой пересекающихся друг с другом, поднимающихся и спускающихся на разные уровни. Кто проделал все эти тоннели, мифический Алешка, искавший сокровища для атаманской дочки, или же каторжники, занимавшиеся примерно тем же самым пару веков спустя по заданию своих тюремщиков, он не знал, впрочем, его это и не особенно интересовало. А вот о том, как можно использовать подземный лабиринт, он серьезно задумался. Самый большой интерес представляло одно тупиковое ответвление, заканчивающееся достаточно просторной, примерно три на три метра «комнатой». Комната эта представлялась идеальным убежищем для того, кто хочет ото всех спрятаться, ну или что-нибудь ото всех спрятать.
Подготовка к осуществлению задуманного замысла заняла почти год. Несколько десятков изнуряющих пеших переходов с тяжелым грузом за спиной. Несколько десятков спусков в расщелину, несколько десятков подъемов. Самым приятным и неожиданным открытием оказалось то, что в подземной комнате действует своеобразная вентиляция, причем понять, искусственная она или естественного происхождения, так и не удалось. Попробовав однажды зажечь свечу, он с радостью убедился, что притока кислорода в комнату вполне достаточно, а спустя некоторое время увидел, как струйка дыма тянется к одному из верхних углов и исчезает в круглом отверстии под потолком. Отверстие было достаточно широким, чтобы просунуть в него руку, но сколько ни пытался он в него заглянуть, никаких отблесков солнечного света увидеть так и не удалось.
Совершив самый утомительный за все время переход, он притащил в пещеру небольшую печь-буржуйку и, отдышавшись, сделал пробную топку. Радости его не было предела, когда полчаса спустя стало очевидно: весь дым уходит в созданный не то природой, не то таинственными умельцами дымоход, воздуха в пещере вполне достаточно для дыхания, а тепла от печки — для того чтобы согреться даже в самую холодную ночь. Радость удвоилась после того, как, облазав весь горный склон, он так и не смог обнаружить выходящую из-под земли струйку дыма. Возможно, «вентиляционный канал» где-то в толще земли разделялся на несколько ходов, по каждому из которых выходил столь незначительный объем дыма, что его невозможно было увидеть. Срубив несколько деревьев, он полностью перекрыл проход к расщелине, оставив для себя узкий лаз, совершенно незаметный незнающему человеку. Теперь его тайное убежище если и можно было обнаружить, то только с собаками, идущими по его следу. Но кто же станет пускать за ним собак?
Убедившись, что его никто не преследует, мужчина ловко проскользнул между ветвями поваленной гигантской ели, затем преодолел еще одно препятствие в виде срубленной старой лиственницы и остановился у самого края расщелины. Надежно закрепив карабин, он быстро спустился вниз по канату, немного постоял на узком выступе, после чего, включив налобный фонарь, шагнул в пещеру.
Прием, оказанный ему в освещенной свечами комнате, возможно, мог бы удивить кого-то другого, но только не его. Сидевшее на узком самодельном лежаке существо ритмично покачивало головой в такт звучащей в наушниках музыке. Увидев свет налобного фонаря, оно, отшвырнув наушники в сторону, бросилось на пол, обвив руками колени вошедшего и прижимаясь губами к его высоким походным ботинкам.
— Господин мой, я так рада видеть тебя, — прошелестело у самого пола.
Да, когда-то ему это нравилось. Все то, чему она так быстро научилась, страстно желая сохранить свою жизнь. Ее покорность, ее стремление угодить своему хозяину, ее нежный голос, звенящий в полумраке пещеры, словно маленький серебряный колокольчик. Но теперь, спустя год, он понял, что насытился. Говоря проще, ему надоело. Надоело как минимум два, а то и три раза в неделю преодолевать изрядное расстояние, неся на себе немалый груз лишь для того, чтобы на короткое время почувствовать себя полновластным повелителем девчонки, которая за эти двенадцать месяцев из неописуемой красавицы превратилась в жалкое, бледное существо с трясущимися руками, да еще, в придачу ко всему, вечно простуженное, чуть что норовящее зайтись в хриплом, каркающем кашле, от которого не спасают ни прогревающие мази, ни регулярно отвешиваемые им оплеухи.
Да и потом, что же это за властелин, который должен постоянно за своей рабыней выносить горшок? Точнее, пластиковый синий бочонок с закручивающейся крышкой, содержимое которого он регулярно выплескивал на дно расщелины. А что еще оставалось делать? К сожалению, сливное отверстие создатели подземного убежища не предусмотрели. Ну а сама пленница к выходу из пещеры добраться не могла. Еще бы, трудно уйти куда-то дальше, чем на пять метров, при условии, что к левой лодыжке закреплена цепь длиною именно в эти пять метров.
Нет, со всем этим пора заканчивать. Вторую зиму она все равно не переживет, да и он не собирается тратить кучу сил и времени, заготавливая для нее дрова. Ради чего? Чтобы, сидя при тусклом свете свечи, слушать потрескивание дров в буржуйке и надрывный кашель в груди пленницы? Все, хорошего помаленьку. Можно сделать паузу, а затем, спустя год или даже два, придумать для себя новое развлечение. Год он легко сможет потерпеть, он вообще терпеливый. Надо только решить, как лучше завершить нынешнюю историю. Вариантов, собственно, видится всего два. Первый, скажем так, пассивный. Уйти. Просто уйти и не приходить. Месяц, или два, а то и до самой весны. Но это как-то… не по-мужски, что ли. И потом, ему всегда, каждый день будет интересно — умерла она или еще нет, еще цепляется за свою жалкую, никому не интересную жизнь, царапает ногтями каменный пол, пытается слизывать со стен несуществующую влагу. Нет. Это жестоко. Жестоко по отношению к себе. Зачем обрекать самого себя на такие страдания? Ведь что может быть хуже неудовлетворенного любопытства? Лучше уж воспользоваться вторым вариантом. Решить все здесь и сейчас. Тогда каждый вечер он будет ложиться спать спокойно, не мучаемый догадками и предположениями. Решено…
Услышав позади шорох, он отреагировал мгновенно. Ноги мягко спружинили, а сильное тренированное тело начало стремительно поворачиваться по своей оси навстречу неведомой пока опасности. Правая рука выхватила висящий на бедре охотничий нож и начала распрямляться, неся смерть любому, кто рискнет стать на пути широкого, со свистом рассекающего воздух лезвия.
Первой пришла боль. Боль в стиснутом нечеловеческой хваткой правом запястье. Он услышал, как затрещала лучевая кость, и взвыл от дикой боли, словно копьем пронзившей руку до самого плеча. Следом, спустя мгновение, пришел ужас. Он увидел того, кто каким-то невероятным образом сумел его выследить и пробраться в тайное, казалось, для всех недоступное логово. Вслед за болью и ужасом пришло понимание. Понимание того, что из этой пещеры ему не выбраться уже никогда. Отчаянным усилием, пытаясь защититься, он вскинул вверх левую руку и выкрикнул слово, которое не произносил уже очень давно, с тех самых пор, как умерла единственная женщина, которую он в своей жизни любил:
— Мама!
Отчаянный крик оказался бессилен против удара ужасающей силы. Если бы ему кто-то сказал, что одним ударом кулака можно проломить человеку голову, он бы поднял болтуна на смех. О том, что это вовсе не пустая болтовня, ему так и не суждено было узнать. В тот самый момент, когда его черепная коробка раскололась, он умер, так и не успев понять, чем именно был нанесен смертельный удар.
