Зона отдыха навевает на меня почему-то слегка загробные, далекие от умиротворения мысли. Значит, нужно выпить ещё стаканчик. Возвращаюсь к тумбочке, лью в бокал уже чистый виски и с удовольствием опрокидываю в себя одним глотком. Так-то лучше. Это мне вместо приема витаминов с утра.
Издалека мой чилаут-уголок видится в более благостном свете — голова козла уже не смотрит так осуждающе, внимание привлекает красивый контраст темно-коричневого кирпича и нескольких полок в стиле индастриал, сколоченных из металлических балок и небрежно выкрашенных чёрной краской. Суровая эстетика сурового края. Уверена, что материал для этих полок тоже притащили рабочие прямо из промзоны. Что ни говори, это очень удачное соседство.
Перед картиной с головой козла валяется громадный пуф, или бескаркасный диван, как его принято назвать в дизайнерских кругах. Не могу сказать, что знаю хотя бы одного человека из своих старых друзей, кто согласился бы чиллить под картиной с костями и консервными банками. Ещё более не уверена, что желающие найдутся в нашем, весьма далеком от авангарда крае.
Ну и ладно. Зато со мной всегда мой друг Джек. Его уж точно ничем не смутишь.
Тишина, плотно окутавшая лофт с высоты кирпичных сводов, внезапно начинает меня тяготить, и я вспоминаю, что надо разобрать чемодан. Здесь срочно нужны следы жизни хоть кого-то, кроме загадочного козла на инсталляции: одежда, разные мелочи на железных полках, весь мой распакованный рабочий инвентарь и, конечно же, музыка. Резко вытряхиваю на больший из диванов содержимое чемодана и сразу же нахожу ее — мою переносную колонку, способную мощью басов поднять из-под земли армию зомби. Подключаю её к телефону и болезненно морщусь — интернет здесь слабый, но спасибо, хоть вообще есть. Ничего, к вечеру выберусь в город и накачаю себе гигабайты музыки, а пока — стоит порадоваться, что связи хватает хотя бы на треки без перерывов. А в интернете смогу повисеть и попозже.
Дальше распаковываю штатив, устанавливая его в рабочую зону, рядом выкладываю из рюкзака запечатанный задник-фон, дорожный диод-подсветку, мини проектор, чехлы с объективами и фотоаппарат. За годы переездов у меня сложилась привычка возить свои сокровища всегда отдельно и не отпускать от себя ни на секунду. Не знаю, что бы я сделала с тем, кто бы ухитрился потерять мою ценную кладь или не дай бог, небрежно швырнуть ее в багажник.
Отхожу на несколько шагов — студия постепенно приобретает черты человеческого жилища, причём жилища моего. Одежду быстро развешиваю на плечики на раме, заменяющей мне гардероб, и передвигаю в зону отдыха, поближе к козлу, торчащему посреди грозной инсталляции.
— Здесь немного, так что не запаришься. Надеюсь, ты ничего не имеешь против женских шмоток? А если и имеешь — мне плевать, — говорю я черепу. Алкоголь всегда развязывает мне язык, так что в собеседники годится даже мертвый козел.
Остальные мелочи сгружаю на полки, параллельно наливая себе ещё виски, в этот раз снова разбавляя. В моем новом доме нет ни крошки еды, так что если я не хочу свалиться без чувств раньше времени — придётся следить за выпивкой.
Свалиться я действительно хочу — только спать, а не в пьяное забытье, после которого непременно будет тошнить и раскалываться голова. Поэтому клятвенно обещаю козлу, что это последний бокал — по крайней мере до вечера, который вряд ли откроет мне горизонты удивительных событий.
— Слушай, давай уже по имени общаться, что мы как не родные, — стаскивая с себя джинсы и майку, говорю козлу. — Тем более, нам ещё жить вместе, целых две недели. Я перед тобой голая ходить буду, — игриво сообщаю ему я, и доказательство своих слов сбрасываю белье и с удовольствием потягиваюсь. Свобода от швов и тесных лямок — это же прекрасно. Главное сейчас — в ванную, одежду — в стирку, и до вечера — в меру здоровый сон, пока моя печень будет справляться с последствиями возлияний, чтобы, проснувшись, я смогла продолжить выпивать.
Что ещё остаётся делать в этой дыре?
— Две недели, слышишь? — снова обращаюсь я к козлу, подбирая одежду с постели. — Это мой план! А я никогда не отступаю от своих планов! Две… — я пытаюсь подавить накатившую зевоту, — недели. И если я останусь хотя бы на день дольше, можешь меня забодать. Хотя… — критично оглядываю я его, проходя мимо картины, чтобы подняться по небольшой лестнице в бывшую баню, превращённую стараниями моего дизайнера в отличную душевую. — Ни черта ты не сделаешь… ты же мертвый! Знаешь… Я назову тебя Антошкой. Да! Козел Антон! Совсем как мой первый парень! — довольная своей шуткой, нетрезво хихикаю я. — Такой же долбанутый и вечно недовольный! — на этом месте я понимаю, что с Джеком пора завязывать — склонность к шуточкам про бывших всегда выдаёт во мне вторую стадию опьянения.
На третьей я начинаю буянить и мне очень не хочется достигать ее раньше времени.
Не буянить в родном городе — таков ещё один серьёзный мой план.
Просыпаюсь спустя час от того, что вода в ванной стала совсем холодной, машинка, закончив стирку, устала пищать, а я — ужасно замёрзла. Последние минут десять меня мучил кошмар о том, что за мной гонится полицейская машина и противно пищит. Теперь я понимаю, откуда взялась эта сирена.
— Да заткнись ты уже, наконец! — обращаюсь к паникующей стиралке и встаю из остывшей воды. По телу колючими мурашками сразу же начинает скользить холод, кожа становится синюшной. Отлично, замерзнуть в средине июня в наших тёплых краях — это надо ухитриться. Оказывается, для этого и изобретать ничего не надо. Всего лишь уснуть в остывшей ванной.
Нажимая кнопку отбоя, отключаю стиралку и вытряхиваю чистую одежду в корзину, предварительно обмотавшись полотенцем.
— Полина, спать надо в кровати. Спать надо в кровати, Полина, — снова говорю себе, морщась от ощущения затёкшей шеи.
Хотя, мне не привыкать. Как-то я спала в кровати с зажженной сигаретой, услужливо подсказывает память. А ещё когда-то не рассчитала со снотворным и проснулась спустя сутки с такой головной болью, что любое похмелье могло показаться райским чудом. Так что не в кровати дело, а в склонности к идиотскому риску, которую я никак не могу побороть. Вот и сейчас — уснув в ванной, я могла соскользнуть в воду и захлебнуться, но всё-таки проснулась. Спасибо пищащей стиралке.
— Спасительница моя! — говорю ей, развешивая вещи на сушитель, расположенный тут же. — Я больше не буду, честно. Больше не буду рисковать как дура. И спать буду только в постели — вон какая она у меня офигенная. И не пить таблеток. И вообще, особо не пить.
Своё последнее обещание я нарушаю спустя несколько часов, после первой же вылазки в город. Меня так трясёт, что первое из того, что я делаю — это бросаю пакеты у порога, иду, снова забыв снять обувь, в направлении бутылки Джека, призывно стоящей на столе, наливаю виски на дно бокала, и тут же его выпиваю.
— Курицы! — с грохотом ставя стакан на стол, громко объявляю я. — Гребаные клуши!
Мне ужасно хочется ещё и плюнуть в стену, но вовремя вспоминая, что эта стена — моя, да и вообще до неё далеко, можно заплевать пол, я унимаю это желание. Вместо этого разворачиваюсь, возвращаюсь к пакетам и тяну их к столу, где начинаю разгружаться, зло швыряя запечатанные свертки на деревянную поверхность. Не закончив это дело, я отбрасываю неразобранный пакет, и снова пересекаю студию в поисках пачки сигарет и зажигалки. Наконец, сняв обувь возле входа, я нахожу свой Мальборо и, приземляясь на матрац, заменивший мне кровать, с наслаждением затягиваюсь.
