— Пойдём, проведу тебя, — тут же стараюсь отвлечься на разговор.
Не хочу. Не хочу больше так вовлекаться. Сейчас он искупается, засобирается на работу, а я снова почувствую себя полной идиоткой. Но мое едва зародившееся раздражение тут же сходит на нет, как только мы заходим в ванную и Артур, оглядывая все это взглядом, полными чистейшего восторга, говорит:
— Ого! Вот это класс! Вот это реально класс!
— Нравится? — я смущенно улыбаюсь, как будто лично спроектировала и провела этот дизайнерский проект. — Самое любимое место в доме. Тоже очень его люблю.
— Нравится? Шутишь? Я бы здесь жил! — Артур, успев снять обувь ещё внизу, проходит босыми ногами по слегка скрипучему деревянному полу, с интересом пробуя крепления и кирпичную кладку. — Классные стены. Добротные, — говорит он. — Люблю, когда работа так хорошо сделана.
Пригибая голову, прячу улыбку. Мне не понять такие земные, хозяйские восторги, но ему это приносит истинное удовольствие, и я радуюсь вместе с ним. Хоть и ни черта не понимаю в этих креплениях.
— Ванную? — призывным жестом показываю на место, где умудрилась заснуть, так там удобно — и получаю неожиданный ответ.
— Я не люблю ванную. Слишком расслабляет, — добавляет он. — Я в душ, — Артур показывает на кабинку и, открывая ее, восхищенно присвистывает. — Вот это моя тема! Гель с клубничкой можно? — слышу по голосу, что он смеётся.
— Можно-можно, — беззлобно ворчу я, все ещё испытывая удивление, как можно не любить лежать в ванной. — Одежду бросишь в стиралку, уговор? Я поставлю потом на цикл с быстрой сушкой.
— Уговор! — на бортик кабинки он забрасывает футболку, потом джинсы, и его ответ заглушает сильный поток воды, бьющий о каменное покрытие пола.
Так… Значит, в ближайшие пару часов он, вполне возможно, никуда не денется, раз одежда будет в стирке. Сразу же за этой мыслью появляется огромное желание зайти к нему в душ — но… черт, я чувствую какую-то нерешительность, впервые за долгое время. Я не могу предугадать его действия, его реакции — и это меня с одной стороны приятно волнует, с другой — нервирует.
Я все равно не могу быть уверена, что после он не достанет запасной комплект одежды из машины и не поскачет резво на работу. Мне надо понять его планы хотя бы на ближайшее время. Полностью раскусить Артура я уже и не надеюсь.
— Полотенце на сушилке! — объявляю я и, разворачиваясь, выхожу из ванной.
Что происходит? Что творится, Полина, ты понимаешь? Где твоя голова, твой мозг? Он, вообще, работает? Или улетел, потерялся где-то по дороге с ночного пикника? Никогда не стоит терять голову, напоминаю себе, но понимаю, что это уже бесполезно.
Снова сажусь на диван и церемонно жду, сложив руки на коленях. Настроение у меня сейчас — как в нулевой точке отсчета. Что будет дальше? Я не знаю.
Расскажет ли мне Артур, что произошло перед тем, как он неожиданно приехал ко мне утром — или нет? Останется ли еще на несколько часов — в конце концов, сегодня суббота, может по выходным у него не такой напряженный график — или сразу уедет? В силе наш сегодняшний уговор насчёт купания в старом озере — или придётся всё отменить из-за неожиданного происшествия ночью, еще не знаю какого? Слишком много вопросов и ни одного ответа.
— Полин? — раздаётся его голос сверху, со стороны ванной. — Где у тебя порошок? Я все забросил, осталось только включить!
Понимаю глаза — да-а… Я точно в чём-то провинилась, иначе зачем жизнь снова так издевательски играет со мной? Он стоит на лестнице в одном полотенце, повязанном на бёдрах, и я могу хорошо рассмотреть его почти без одежды в утреннем освещении — самом естественном, мягком, раскрывающем все на свете с лучшей стороны.
Чтобы снова не превращаться в разъярённую кошку, шипящую, когда у неё из-под носа уводят любимое лакомство, стараюсь смотреть на него профессиональным взглядом. Поднимаюсь по ступенькам ему навстречу, на ходу оценивая всё — крепкие ровные ноги с хорошо очерченными икрами, рельефный живот и дорожку темных волос, уходящую вниз, под полотенце — не отвлекайся, Полина, ты изучаешь фактуру. Это не человек, это модель. Это твоя глина, вылепив которую, выставив для снимка по-своему, ты сделаешь шедевр. Ни больше, ни меньше.
Подхожу ближе, равняясь с ним на верхней ступеньке, и без слов кладу руки ему на грудь — широкая, хорошо развитая, покрытая темными волосами — не слишком редко, не слишком густо, идеально. Ладони все еще помнят ощущение его тела, помнят упругость мышц и тепло кожи — но сейчас я не человек. Я художник, который пробует на крепость предмет своего вдохновения, гнёт его и так и эдак, прикидывая, что может создать вместе с ним. Прохожусь по его плечам, спускаюсь к локтям, к запястьям, к ладоням, сплетаюсь своими пальцами с его — он тут же сжимает, не выпуская их.
— Я хочу тебя сфотографировать, — говорю прямо, глядя в глаза. — Голым. Только стиль ню, никаких других. Ты слишком красивый для любой одежды.
— Ч…что? — ошарашенно переспрашивает он. Типичная реакция на многие мои предложения.
— Хочу сделать с тобой сессию, — четко повторяю я. — Цикл работ. Где-нибудь на локации, ночью, черно-белый вариант. Хочу раскрыть тебя так, как никто до этого… перетряхнуть и узнать все, что творится внутри. Тебе понравится. Ты узнаешь такого себя, каким никогда не знал.
Артур смотрит на меня, не мигая, и от волнения шумно сглатывает — я вижу как резко дергается кадык на его шее, — после чего, не произнося ни слова… согласно кивает. Отлично! Теперь он мой. Он полностью мой.
Его согласие действует на меня эйфорически, мне тяжело сдерживаться и я продолжаю говорить, чтобы он знал, на что идёт, чтобы не вспоминал ни о чем-то другом, чтобы забыл о всех своих делах и планах. Я получила на него свои права. И делиться ни с кем не хочу.
— Вот и хорошо. Я буду вскрывать тебя аккуратно, до самого дна. Сначала ты узнаешь все, что здесь, — высвобождая одну руку, дотрагиваюсь к его лбу, после этого слегка прохожусь вниз, к губам, и он тут же, непроизвольно или продуманно, — повторяет мой жест. Ведёт пальцем по моему лицу, по линии носа, по губам и останавливается на подбородке.
— Потом — здесь, — больше не думая о том, что будет дальше, спускаюсь ниже — и он тоже. Я останавливаюсь на его груди — и его рука сжимает мою грудь сквозь тонкую ткань футболки.
Стараясь подавить громкий вдох, продолжаю, приподнимаясь на носки, чтобы говорить ему в самое ухо, и при свете дня вижу, как от моего дыхания его кожа до самого плеча покрывается мурашками. А ведь здорово, что мы не дошли до конца сегодня ночью. Днём все откровеннее, все намного интересней.
— Ты узнаешь, о чем думаешь, что чувствуешь и чего хочешь. Чего по-настоящему хочешь. То, что скрываешь даже от самого себя, — моя ладонь снова скользит по его телу вниз, и его по моему — тоже.
Чуть ниже пояса мы оба останавливается — я и он. Кто первый?
На долю секунды вижу в его взгляде… нет, не смущение — сейчас межу нами нет и доли смущения. А небольшую уступку мне, доверие вести в этой игре. Мы снова играем. Наверное, так будет всегда. И меня это только сильнее возбуждает.
