Когда-то она была самой молодой из школьной администрации и очень амбициозной, как сказали бы сейчас. Я же всегда считала ее пронырой и манипулятором. Еще тогда она напоминала мне охотничью собаку, какую-нибудь таксу, и сейчас это впечатление только усиливается — такое же маленькое, с остренькими чертами лицо, бегающий взгляд, немного суетливые движения. На первый взгляд она кажется милой болтушкой, умеющей поддержать разговор и вписаться в любую компанию. Но если она настигла тебя в уютной норе и вцепилась в горло мертвой хваткой — отвязаться и отделаться от неё никак не выйдет.
Вот и сейчас, подлетев к нам, она тут же хватает меня за руки, радостно, как и Тамара Гордеевна целует в обе щеки — только тогда мне хотелось расплакаться от умиления, сейчас же я с трудом сдерживаю желание взять и утереться тыльной стороной руки.
— Алиночка! — говорит она и радостно хлопает в ладоши. — Кто бы подумал! Настоящая знаменитость пришла к нам на выпускной, воздать честь школе!
— Полиночка, — поправляю ее я, вспоминая, как в девятом классе подобным восторженным тоном она обещала отправить меня на курсы фотографов, если я выиграю для школы олимпиаду по истории и географии. На той и другой я заняла вторые места, и ещё полгода Римма Альбертовна доставала меня рассказами о том, какой шанс я упустила, как здорово было на этих курсах, куда берут только призеров олимпиад, заставляя меня рыдать в подушку и мечтать попасть на эти курсы самой, как только закончу школу.
А потом я случайно узнала, что никаких таких курсов и в помине не было, и что другим она так же обещала курсы математиков и курсы подготовки спортсменов. Заявившись к ней в кабинет с трясущимися от злости руками, я с порога обвинила ее в «брехне и подставах», и натолкнулась только на недоуменный ироничный взгляд и слова о том, что на самом деле она меня хотела подхлестнуть, потому что девочка я талантливая, но ленивая. Ещё и невоспитанная, как оказывается.
Вот тогда-то я и психанула, обругав ее матерными словами так, что на совете школы в первый раз встал вопрос о моем исключении. Только вмешательство Тамары Гордеевны, взявшей меня на поруки, спасло тогда ситуацию. Она, как могла, убежала учителей в том, что возраст сейчас непростой, а дома у меня черте что творится, то мать с отцом не разговаривают, то вопрос проживания никак не решат — с кем меня оставить. Не надо травмировать девочку, сказал тогда Наташкина мать, сломаете ей судьбу, потом в церкви не отмолитесь.
Этот странный аргумент, помнится, подействовал тогда на педсовет. А ещё, наверное, то, что Тамара Гордеевна была замужем за дядь Борей, сыном бывшего парторга, который ещё с десяток лет после развала коммунизма занимал в городе козырную позицию, и в случае чего могла пожаловаться тестю. Поэтому в первый раз меня так и не исключили.
Не знаю, помнит ли о том случае Римма Альбертовна, но я точно не склонна забывать такие вот подлянки.
— Ты же на церемонию вручения аттестатов останешься, обязательно-обязательно, все, никаких отказов не принимаю! — активно тараторит она в ответ на мою попытку вставить хоть слово. — Каждый успешный человек должен помнить, кто стоит у него за спиной, и нести этот свет, это знание молодому поколению, которому может послужить достойнейшим примером!
О, вот и он, чудный патетический слог школьных училок. Интересно, дома, в свободной атмосфере, она так же разговаривает со своими детьми? «В то время как каждодневными успехами вы обязаны сытному завтраку в виде овсянки с фруктами, который я самозабвенно готовила вам каждое утро, став взрослыми, дети, вы не должны забывать свою миссию, и нести эти знания в массы, просвещая молодое поколение, подавая ему достойный пример!»
Живо представив подобные проповеди, я начинаю давиться смехом, Римма же Альбертовна истолковывает все по-своему:
— Вот-вот, прекрасно! Я рада, что это вызывает такой позитивный отклик, такую радость — ведь отдать долг родной школе, первому дому, покинув который, ученик отправляется навстречу взрослой жизни — это святая обязанность каждого человека!
— Отдать долг кому? Не помню, чтобы я вам что-то задолжала, Римма Альбертовна, — уточняю я, и тут же чувствую, как рука Наташки больно сжимает мою ладонь. Ах да, конечно, в этой школе учатся ее девочки и я не должна ее позорить. Но давняя «любовь» к завучу превышает все доводы здравого смысла.
— Ах, Полина-Полина, узнаю характер! — притворно смеётся Рима Альбертовна, снова всплескивая в ладоши. — Настоящий боец! Никогда не боялась сказать правду! Поэтому и добилась успеха на международном… — она важно воздевает палец — уровне! Вот этим и поделишься с нашими выпускниками. Скажешь им напутственную речь!
— Че-го-о? — против воли я чувствую, как кровь приливает к щекам, а пальцы, сжимающие Наташкину ладонь, впиваются в ее кожу ногтями, так, что подруга тихонечко взвизгивает и выдергивает руку.
— Пять минут, не больше, дорогая! Пять минут! Мы сделаем тебе честь, специально выделим время на церемонии! И ты сделай нам честь! Помни о священном долге! Тамара Гордеевна… Борис Олегович… Мое почтение, — юрко поворачиваясь на каблуках, Римма Альбертовна обращается к чете Никишиных. — Ваши девочки — украшение нашего ученического коллектива! Всегда приятно учить детей, чей прадед строил эту школу и выделял средства на ее развитие. Не посрамить честь — это главная задача, высокая цель, которая стоит перед вашими внучками. Я об этом напоминаю им денно и нощно! Вот только Златочке стоит чуть умерить норов, очень конфликтная девочка, очень. Что сказал бы ваш отец, Борис Олегович, один из почетных граждан города, который всегда ратовал за образование и дисциплину! За дисциплину и образование, Златочка!
Бросаю беглый взгляд на Злату и вижу, как по ее лицу проходит гримаса отвращения — что ж, прекрасно ее понимаю. Борис же Олегович, скромно потупив глаза перед Риммой Альбертовной, обещает вразумить внучку.
— Все-все, мои дорогие! Хорошего вам вечера в семейном кругу, я побегу к нашим выпускникам. Какие бы ни были важные гости у нас сегодня, все же, главные звёзды — это наши дети! Пусть у зрелости есть опыт и имя, но юность наступает ей на пятки, обещая догнать и обойти! И все, что ей нужно — это доброе напутственное слово! Мы надеемся на тебя, Полиночка! И помни — пять минут. Не больше! Не злоупотребляй нашим радушием!
— Вот же сучка! — выпаливаю я ей вслед и слышу сдавленный смех Наташкиных девчонок и сочувствующий вздох Тамары Гордеевы. — Не злоупотребляй ее радушием! Как будто я просила кого-то предоставлять мне это хреново слово! Фу, блин, бесячая баба! Время идёт, а люди не меняются. Некоторые только хуже становятся! — выдыхаю я, чувствуя, что меня снова трясёт от злости, как и в школьные годы. — Наташ! Я не буду выступать, пусть она подавится эти своим священным долгом!
— Правильно, Полина! Все правильно, я считаю, нечего ей тут своим положением на нас давить! — по свойски называя меня полным именем, видимо, найдя во мне сестру по борьбе, вмешивается в разговор Злата, на что Борис Олегович, нервно морщась, прерывает ее:
— Златка, помолчи! Язык как помело, до добра не доведёт!
