— Вот то-то ж и оно. Больше дураков на улицах, ходят и не лечатся. А такие как Люда — посовестливей будут. Потому что не считают, что им все можно, хоть голоса у них в голове, хоть не голоса. Хотя некоторым и следовало б… всыпать. Вот как Людкин муж. Такой падлюка, шо его не грех было бы того… Только тс-с… считай, я тебе ничего не говорила. Но город же у нас маленький, все друг друга знают…
«Та-ак, надеюсь только не меня», — успеваю подумать я перед тем, как лифт, ухнув напоследок, грузно останавливается и раскрывает двойные двери с мученическим скрежетом.
Таисия Петровна, поддерживая меня за локоть, пока мы идём по длинному коридору, освещенному мутными лампочками, ведёт дальше свой рассказ о муже несчастной Люды, которая уже не кажется мне такой пугающей.
— Он же ее лупил як Сидорову козу. Все тридцать лет, шо женаты были — лупил, еще й по голове. А потом уже и голоса пришли — а к кому б не пришли, после такого! Она аж сознание теряла, сама рассказывала, как первый раз у нас лежала. Мы все тогда с ней подружились, хороший она человек, Людмила. Без камня за пазухой. Простая, как мы с тобой.
Отлично, что я кажусь простой, стараясь не пошатываться на не слишком послушных ногах, думаю я. Значит за время пребывания здесь, не успею настроить всех против себя. Мне это уже и не надо. Мне бы только выбраться отсюда, а то с каждой минутой эта цель становится как будто бы дальше.
Это ощущение становится все сильнее, когда, надев специальный защитный фартук, я сижу в каком-то странном боксе, прижимаясь лбом к большой металической пластине, а потом поворачиваюсь боком. Прямо как фото в полицейском участке — анфас и профиль. Только провинилась на этот раз я разве что в собственной беспечности. Во всем остальном я не чувствую за собой вины.
Только бы быстрее уехать. Вчера я думала, что в это время буду на полпути к своему городу — а сейчас сижу в рентгенологи в свинцовом фартуке, и мне просвечивают голову на предмет переломов костей черепа.
— Вот так, молодец, вот и справились! — с искренней душевной радостью говорит мне Таисия Петровна, когда меня выводят из лучевого кабинета. Помощница-медсестра продолжает заполнять какие-то бумаги, доктор даёт последние указания по поводу того, что через пятнадцать минут снимки можно будет забрать, а меня с каждой минутой охватывает все большее беспокойство.
Почему-то мне кажется, что сейчас очень поздно и я везде катастрофически опоздала. Привычно отсчитывающих время смарт-часов на руке у меня больше нет — где-то потерялись вчера в пылу потасовки. Да и будь они на месте, с меня бы и так всё сняли перед снимком. Поэтому я совсем не понимаю, который час, но одно чувствую точно — я опоздала. Я точно куда-то опоздала.
Эти прозрения оправдываются, когда, торопясь, я подгоняю к лифту добрейшую Таисию Петровну, без должного энтузиазма выслушивая ее рассказы о других пациентках, моих соседках по палате: одна — жена главного энергетика, такая несчастная, в достатке всю жизнь прожила, а муж гулял направо и налево, а еще — многодетная мать, здоровье ни к черту, а она все рожает и рожает — получаются одни дочки, а мужу сына надо. Что там случилось в жизни ещё двух, я не успеваю узнать. Мы возвращаемся в палату, и первое, что я вижу — два небольших контейнера на моей тумбочке у кровати. И понимаю, к кому я не успела и куда опоздала.
Артур приходил и принёс мне обед, пока я была на рентгене. И, видимо, не дождался. Черт, черт, черт! Ну что за досадное совпадение!
— А тебя тут ждали, — говорит Люда, как будто вросшая в место возле моей кровати, и меня начинает слегка раздражать, что она не хочет перемещаться обратно к себе. — Хлопчик приходил. Такой гарный, такой хороший хлопчик. Брат твой, меньшенький?
Отлично, вот и первые неудобные вопросы от посторонних. Хорошо, что пока звучат варианты «младший брат», а не «сын», хоть это радует.
Только на это сейчас не стоит обращать внимания. Я понимаю, что, чем дальше, тем больше разница в возрасте между нами будет заметна — особенно при популярном подходе «мужчины с годами — как хорошее вино», а «женщин старость не щадит, главное — чтоб не позорились, и вели себя по возрасту».
Правда, ситуацию тут же спасает еще одна соседка — судя по описаниям Таисии Петровны, та самая жена главного энергетика-ловеласа.
— Та какой же он ей брат, Люда! Так переживал, места себе не находил — то сядет, то встанет, то сядет, то опять ходить начнёт. За сестёр так не переживают. Жених он ей. Да, девонька? Жених?
— Э-э… А почему он ушёл? Неужели меня так долго не было? — вместо прямого ответа, перевожу разговор на другою тему я.
— Так приёмные часы закончились. От его й выгнали! — с готовностью отвечает Люда, добавляя почти извинительное: — Дуже хороший хлопчик. Прямо как ты. Оба вы дуже хорошие. Только не как жених с невестою.
«Вот спасибо, Люда. Мало того, что место не своё в палате занимаешь, так еще и подбодрить умеешь», — если бы могла, я бы зашипела ей это в лицо, но сил после прогулки на нулевой этаж хватает только на то, чтобы завалится в свою неуютную постель и злобно надуться.
Черт бы побрал их всех — даже милую Таисию Петровну, которой вдумалось повести меня на рентген именно в приемные часы. Вот почему так много посторонних было в коридорах больницы! Неужели я не могла догадаться сразу, как только это заметила?
Но сейчас думать, что я могла или не могла, не имеет смысла. Все, дело сделано. Я пропустила встречу с Артуром, во время которой должна была договориться о том, чтобы он забрал меня после обеда, а, значит, сейчас… Черт его знает, что это значит сейчас.
Надо выкручиваться из ситуации теми средствами, которые есть под рукой. Например, с помощью телефона, который чудом не пострадал вчера.
Набирая Артура, стараюсь сильно не шуметь — одной из пациенток ставит капельницу пришедшая в палату медсестра, она же настойчиво убеждает всех лечь отдохнуть на послеобеденной сон.
— Так, сейчас поедите, девочки — и на бочок, баиньки! Поспите, отдохнёте — а потом опять на процедуры!
Почему она обращается с нами как с детьми, несмотря на то, что большинство пациенток ее намного старше, неизвестно. Видимо, издержки больничного мира, в котором действуют свои правила.
Эти правила не разрешают мне встать и выйти поговорить в коридор — потому что «после обеда не надо шляться, надо подремать, сон — это здоровье». Поэтому, отвернувшись лицом к стене и натянув на себя простынь с головой, звоню Артуру, чтобы сгладить сегодняшнюю досадную оплошность.
