Дальше идут очень похожие фото, постепенно приближая к настоящему — вечеринки, клубы, рабочие локации. На них я все старше, и везде помечен мой возраст, без слов, но как бы откровенно намекая: «Так жить нельзя, ты же взрослая, пора остепениться!»
В который раз понимаю, как Кристине удалось так здорово продвинуться в сети — она действительно отличный контент-мейкер, тонко чувствующий боли и ценности своей аудитории, умеющий раскачать и вызвать бурный отклик. Об этом говорит и число пока что скрытых комментариев — с полтысячи, ещё больше, чем под первой статьёй с «поруганными» детьми. Только туда я не заглядывала, мне и в смс хватило реакции обманутых родителей. А здесь… не уверена, что тоже захочу посмотреть. Я и так прекрасно знаю, что ничего нового, кроме «Ай-яй-яй, как не стыдно, лучше б ты замуж вышла, чтоб ты сдохла» там не увижу.
Кликнув на вторую страницу, жду, пока подгрузятся новые фото, и первая мысль, когда вижу их, дублирует возникшую совсем недавно: «О, а мы неплохо смотрится вместе». И только потом до меня доходит, что изображено на снимке, и что это уже увидели сотни читатели Кристины — те самые, оставившие кучу гневных отзывов.
Это не я и Вэл. И даже не я и какие-то маргиналы. И даже не я и диджеи и танцовщицы гоу-гоу в обнимку. На фото — я и Артур, с указанием нынешнего года и города. Лента времени докрутилась до предела и красноречиво оборвалась на самом что ни на есть настоящем.
По характеру этот снимок отлично вписывается в галерею предыдущих, рассказывающих о моей бесполезной жизни, проходящей в угаре тусовок и злачных мероприятий. Мы явно дурачимся — Артур, подхватив меня подмышки, пытается не дать упасть, а я закинув голову назад, от души смеюсь. Следующие несколько снимков, отличаются только тем, что на одном я пытаюсь удержаться и хватаю его за плечи, а после поджимаю ноги и повисаю на нем. На секунду я даже теряюсь — когда это? Где это? Кто и как успел нас снять? Так… надо присмотреться, разобраться, понять. Но голова работает так плохо, что на это уходит ещё несколько минут.
Ага… Артур, стоит возле своей машины, вокруг какие-то заросли… амброзия, колючки и гигантские поржавевшие фигуры на заднем плане… Ферзь и пешка? Это что, заброшенный шахматный клуб? То самое место, где мы встречались сразу после съёмки в кофейне у Дэна? Перед тем, как Крис села ко мне в машину, и пыталась уболтать на какое-то ей одной понятное соглашение?
Выходит, она уже тогда… все знала? И у меня дома хотела сторговаться о своём, не выкладывая главный козырь на стол? Вот о чем она говорила, намекая, что у неё тоже что-то есть на меня?
Поразиться этому хладнокровию — довольно заторможенно, кажется, я все ещё не пришла в себя — мне мешают два следующих снимка, последних на странице… а за ними же есть ещё одна. Что там Крис припасла на десерт, мне трудно представить, потому что даже эти фото, на которые я оторопело таращусь, вполне могут стать жирной точкой в плане ее мести.
Интересно, Наташка писала мне, что убьёт, уже после этих фотографий? А Тамара Гордеевна? Она собралась и примчалась за город, куда избегает ездить, успев увидеть эту статью? Вот так они, оказывается, все узнали? А я грешным делом подумала на Эмельку, которая проболталась.
Но лучше бы так и было, лучше бы Эмель не сдержала слово, данное Артуру. А так — всё очень-очень плохо. После такого любой разговор и попытки наладить ситуацию будут бесполезны, не стоит даже начинать. Одно дело, когда ты просто узнаёшь шокирующую новость, и совсем другое, когда ты узнаешь ее так — через публичное пространство, и тебя бьют ею даже не наотмашь, а под дых.
На предпоследнем фото мы с Артуром все там же, возле шахматного клуба. Я — после выпитого из горла шампанского и истеричной попытки удушения Вэла за потерю моей карты — нет, не зря было это ощущение катастрофы, и каким же глупым оказалось облегчение после её находки. Артур — тоже какой-то хмельной и отчаянный, прижимает меня себе совсем не для того, чтобы удержать, хотя я все так же не очень твёрдо стою на ногах. Я почти целую его — или что-то говорю прямо в открытые губы — ах да, помню…
«Это что, коньяк? Ты что, пил, а потом сел за руль?»
«Вишня в коньяке. Просто конфеты. Я же не идиот, Полин».
Я прекрасно помню эти минуты, несмотря на то, что до сих пор события того переполненного впечатлениями дня кажутся фантасмагорией, воспринимающейся вспышками, хаотично. А тогда — был какой-то просвет. У нас обоих все получилось: у меня — вытянуть съёмку, висевшую на волоске, у него — найти достойного покупателя своего дела, в которое он вложил так много. И это дикое желание свободы, такого скорого нового будущего — и друг друга, сейчас и в новой жизни, когда не надо будет терпеть и оглядываться — оно видно. Оно так явно читается на этих злосчастных, не самого лучшего качества снимках, сделанных впопыхах, дрожащей рукой, что на секунду я удивляюсь, как нам, вообще, удалось скрываться так долго. Ведь главное они передают отлично, для этого хватило пары минут и случайных смазанных кадров. То, какими привыкли видеть нас здесь — фикция. Наша жизнь, наши размеренные правила, даже мой образ немного взбалмошной, но пытающейся вписаться в здешние рамки гостьи — все это фикция. А настоящие мы — вот такие, в те самые минуты, когда нас никто не видит, и мы без ума друг от друга. Может не навсегда, может, потом мы назовём это самой большой ошибкой или самым лучшим из того, что случилось с нами, кто знает. Но сейчас это так, и это не вызывает сомнений. Ни у нас, ни, к сожалению, у тех, кто тоже видел эти снимки. А видели их, кажется, многие. Очень многие.
Особенно способна впечатлить последняя фотография — никогда не поверю, что Крис случайно сверстала всё в такой последовательности. Это я тоже хорошо помню — как дурачась, на волне залихватского азарта и возбуждения, пыталась снять с Артура футболку и вытащить ремень из джинсов зубами, а он очень нехотя меня останавливал.
«Блин, ты только не трезвей! Давай я тебе такси вызову, чтоб ты сразу к себе ехала. Только не задерживайся! Бери у Дэна шампанское или что ты там пила… И все это дома повторишь, ладно?»
Я и сейчас улыбаюсь, вспоминая это. Только вряд ли родня Артура, увидев эту фотку, так радовалась, наслаждаясь кадром — опустившись на одно колено прямо на пыльную землю и глядя на него снизу вверх, прикусив, я тяну на себя край его футболки, а он одной рукой придерживает меня за подбородок, и не сказать, что слишком возражает против того, что творится. Прямо-таки знойная одалиска у ног господина — и у меня снова вырывается нервный смешок. Только в моем случае одалиску потрепало морально за день, и в ее глазах светится не томное обожание, а безудержная дурь, иначе… как же она, то есть, я могла на заметить, что нас кто-то снимает!
— Какая жопа, как же мы вляпались, мамочки…
Я даже не могу понять, говорю я это вслух или думаю про себя, что меня больше беспокоит — то, что в глазах всего города я испохабила светлые образы детей или бесстыдно совратила сына и брата тех, кто мне доверял и любил, как свою. В преподнесении Крис даже Артур выглядит жертвой моей разгульной бессмысленной жизни, полной пустых развлечений, случайного успеха и весьма сомнительных моральных ценностей.
