— Ага, та конечно, Вэла… Руслана!
— Что?! — лицо Артура меняется в один миг, и теперь я понимаю, к чему были эти предупреждающие танцы. Я снова вижу его таким, каким он был, когда я сказала ему, что семья и правила важнее, а нам придётся расстаться — скулы обозначились так резко, что кажется, ими можно резать воздух, а с плотно сжатых губ так и хочется, чтобы сорвалось хоть слово, но он упорно молчит.
— Артурку, помни. Буйствовать нельзя. Ты обещал! — все еще старается сгладить шуткой напряжение Оляна, но по тому, как часто она моргает и как странно блестят ее глаза, я понимаю, что она сейчас тоже в шаге от того, чтобы разреветься — от своей глупости, от того, что задела доверие друга, который ей как брат, и от того, что не может найти никаких оправданий тому, что ее так понесло.
Да разве ее одну? Все мы тут — не образцы здравомыслия и успели натворить дел, так что… И сама не до конца понимая, что делаю, встаю и пересаживаюсь к Оляне, сжимая ее руку, чтобы хоть немного поддержать. Ну кто еще так поймет одного чокнутого, как не другой такой же дурак?
— Чем? — наконец, говорит Артур, поднимаясь следом за мной на ноги и проходя мимо нас из стороны в сторону — и только сейчас я замечаю, как крепко сжаты в кулаки его руки, которые он засунул в карманы джинсов.
— Бражкой, — пригибая голову, признаётся Оляна. — Ты ж знаешь, Руслана — он у нас резвый парень, до бражки охочий. Вот я ему и дала.
— Да конечно, знаю. Всю выхлестал?
— Всю.
— Блядь, Оляна… Я думал, ты умнее.
— Я тоже так думала.
На пару минут в воздухе повисает пауза, такая тяжелая, что, кажется, она физически давит мне на плечи. Я сижу рядом с Оляной, не дыша, все ожидая, как поведёт себя Артур, что скажет — и скажет ли? Все это время он стоит, повернувшись к нам спиной, не вынимая рук из карманов и напряжённо смотрит куда-то поверх крыш пристроек, которые скрывают нас от посторонних взглядов позади конюшни.
— И что он сейчас? Ты говорила, что уже убрала у него и почистила.
— Да что-что… — чувствуя, что первая опасность миновала и Артур теперь хотя бы разговаривает, Оляна все равно говорит очень тихо, но поднимает голову. — Дрыхнет он. Я его и напоила потом хорошо, и по-царски, в общем, обхаживала.
— Теперь он проснётся и…
— Ну, что… Буду с ним целый день. И, может, завтра. Сама эту кашу заварила, сама и буду расхлебывать.
— Охереть, Олянка. А усадьба два дня будет без тебя, так выходит? Из-за какого-то мелкого проёба — ты кинешь тут всё и всех. И это после того, как я…
Артур больше ничего не говорит, только подходит к Оляне и снова тянется к ее пачке с сигаретами. По тому, как шумно вздыхает Оляна, я понимаю, что его молчаливое осуждение, нескрываемая досада, после того, как он доверился ей так, как никому здесь — хуже любых криков и разборок. И все это так остро чувствуется в воздухе, что не выдержав, я осторожно интересуюсь у Оляны:
— А что не так с Русланом? Почему ему нельзя пить?
— Да потому, что и всем нам, — хрипло и нервно рассмеявшись, она прикуривает Артуру, а после достаёт еще одну сигарету для себя. — Нажрется, натворит глупостей, а потом ещё и алкашом станет.
— Руслану нельзя не просто пить, а даже нюхать бражку, — все еще отстранённо глядя в одну точку, говорит Артур. — У него с нервами потом что-то не так.
— А он любит прибухнуть, — уже более спокойно добавляет Оляна, и на мгновение я забываю, о ком мы говорим — о лошади или о человеке. — Он забияка такой, ему только дай возможность или повод — когда еще мы за ним не так сильно смотрели, бывало, срывался и убегал из конюшни. И тырил у мужиков бражку или пиво, все их нычки находил — уже не понятно как. И потом все — нет коня.
— Та-ак… — стараясь справиться с шоком от того, что оказывается, существует еще и конный алкоголизм, пытаюсь подытожить я. — А зачем же ты его тогда напоила, если он такой бешеный… когда выпьет.
— Да в том-то и дело, что бешеный он, когда трезвый и на отходняках. А кода пьяный — милая душа и спокойный норов, хоть бери его под уздцы и веди куда угодно. Даже на скотобойню с тобой пойдёт. Добрый, милый, ластится как та Актриса, когда у неё настроение хорошее. Даже малец смог бы его объездить.
— Зато потом, когда попускать начнёт… — добавляет Артур, жмурясь от попавшего в глаза дыма, и тут я понимаю все.
Кажется, Оляна, повевшись на живописные россказни Вэла, сама потеряла голову и подпоила Руслана, которого Вэл перед этим видел едва ли не в демоническом образе. Когда Руслан пьяненький (мне до сих пор странно, что я думаю так о животном) он становится спокойным и покладистым, и сесть на него верхом и проехать пару кругов для Вэла не составило проблемы. Но он-то об этом не знал! Поэтому решил, что вскочил на адского жеребца вопреки всем страхам и предубеждениям, и укротил его силой своего духа и величия сущности.
Черт! Я слишком хорошо знаю Вэла, чтобы не понять, что этот свой поступок он успел обожествить и сакрализировать, придав ему особое значение. А заодно и придумать для себя какое-то новое воплощение, новую роль, в которую вошёл в тот самый момент, когда Руслан не сбросил его, как всех мужиков на хуторе, а принял как всадника.
Это серьезно. Это очень-очень серьезно. Вспоминая его слова о том, что нашёл какой-то свой путь и теперь ему срочно нужно уехать, быстро соображаю я, в то время как Артур, успев перекинуться парой фраз с Оляной, говорит со мной, не заметив, что я уплыла мыслями куда-то далеко:
— …не знаю, дело, видимо, в нервах. Возбудимость сильная или ещё что-то… Но ему нельзя никаких стимуляторов. Ни ни бражку, ни траву всякую, которую лошади любят для дури жрать. Он тогда невменяемый становится, как алкоголь отойдёт. Шарахается на пустом месте, что-то его пугает, с координацией вообще кранты… А иногда и припадки бывают. Пена ртом идёт, глаза закатываются. Мы пару раз его еле откачали… Ну вот нахрена ты опять это сделала, кому это надо?!
— Прости, — вновь пригибая голову, тихо говорит Оляна, и я вижу, что ей действительно стыдно. И тяжело принять, что при всей своей уверенности молодой и хваткой хозяйки, правой руки самого главного и названной сестры законного наследника, она так просто повелась на экспрессию и убедительные речи заезжего мажора, который…
— Твою мать. Это же у него инициация! — неожиданно для себя выдаю я и, замолчав, чтобы успеть переварить, что я только что сказала, смотрю на лица Артура и Оляны не менее растерянно, чем они на мои.
— Ты что-то сказала, Полина?
— Да… — говорю, параллельно следуя за своей мыслью, еще не до конца высказанной. — Он же только что переродился этой ночью. Вышел на новую ступень. Вот почему все его разговоры про свой путь… Оляна, не знаю, насколько легче тебе будет, но в этот раз ты Руслана хотя бы не зря споила. Вернее… Я, конечно, ему очень сочувствую и надеюсь, что он похмелье легко и просто перенесёт. Просто Вэл… Поверь, то, что ты сделала для него, подыграв… Ты ему жизнь перевернула с ног на голову. И он этого никогда не забудет. Но и уедет. По-любому уедет. Так что, давайте-ка я пойду сейчас к нему. Он такой, что, если вбил себе в голову, то и на утреннем автобусе сбежать может, — совершенно забывая, что сама недавно собиралась сделать то же самое, убеждаю их я, поднимаясь на ноги. — Так что, я прослежу за ним, пока он спит. А как проснётся и вспомнит, куда намылился… Лучше его отвезти. Главное, чтобы он хоть объяснил, куда.
