Может, стоит почаще делать так? Просто не париться и ждать, пока само все исчезнет? Тут же понимаю, что меня конкретно занесло спросонья, и я никогда не позволю событиям идти на самотёк. Но расслабиться и помечтать об этом — до чего же здорово.
— Полина! — еще раз громко зовёт он меня, пока я сижу и, продолжая щуриться, смотрю на него с улыбкой. — Ты чего?! — теперь он злится и волнуется, точно, как я совсем недавно. — Ты чего это здесь? Не помнишь, где мы договорились, чтобы я тебя ждал? Я… — на секунду он замолкает, непонимающе глядя на мою блаженную улыбку — Я думал, что-то случилось. Что ещё за фокусы, Полин?
— Выбрыки, — поправлю его я.
— Что? — садясь рядом на землю, от которой начинает подниматься полупрозрачная то ли дымка, то ли пар, Артур выглядит еще более растерянным.
— Выбрыки, не фокусы. Так говорят в твоей семье, и точно подхватили это словечко отсюда. А ты говоришь неправильно. Значит, ты больше городской, чем хуторской. И оставаться здесь тебе не надо.
— Конечно не надо, — теперь в его глазах читается настоящее недоумение. — Мы же решили уже все с тобой. А ты что, подумала… — лицо Артура меняется от неожиданной догадки. — Ты что, решила, что я передумал? И поэтому — вот это всё?
— Что — всё? — снова отвечаю вопросом на вопрос я, поддразнивая его.
— Ну, твои психи… И что ты от меня спряталась.
— Я не пряталась от тебя, — придвигаясь, провожу ладонью по его щеке, немного колючей, маленькие щетинки едва касаются моих пальцев и слегка покалывают их. — Я просто гуляла. Мне надо было развеяться, отдохнуть одной. Знаешь, эта твоя жизнь — она хорошая. Но для меня как-то слишком. Я устала сильнее, чем за все три недели в городе.
— Тебе не понравилось? — его глаза теперь близко-близко, и зрачки движутся из стороны в сторону, пытаясь поймать мой взгляд который гуляет по его лицу. — Я думал, ты отдохнёшь.
— Я сейчас отдыхаю — потому что с тобой. А на людях мы с тобой быть долго не можем. Особенно среди здешних — у них у всех ушки на макушке.
— Понял тебя, — его голос становится глуше. — Это все наши. Катерина, дед, Петро. Кто еще к тебе приставал? Сегодня так не будет… Я тебе слово даю! Я от тебя не отойду ни на шаг. Вчера да, по-дурацки вышло. Сам хотел всех увидеть, а тебя, выходит, бросил. Так я…
— Тс-с, — как здорово, что я могу его обнимать и не переживать по поводу посторонних, слишком любопытных глаз. В поле вокруг нас нет никого, как будто мы остались одни во всем мире. — Забей. Если бы ты меня бросил — было бы не так стремно. А ты, наоборот, хотел быть рядом, все это видели и кое-кто очень даже обратил внимание.
— Кто? — еще больше напрягается Артур, а я пытаюсь свести на нет это настроение, убрать напряжённость в его спине и руках.
— А неважно. Потом скажу. Не сейчас, — его сжатые губы раскрываются в ответ на мой поцелуй и негромко вздохнув, он принимает мое решение «поговори после» и нетерпеливым, почти отчаянным жестом притягивает меня к себе.
Но я стараюсь сдержать его напор, дать возможность расслабиться. Пальцами, пробравшись под рубашку, еле-еле касаюсь его кожи, осторожно и мягко, чтобы не нарушать магию этого утра. Мне хочется быть нежной и неторопливой, и чтобы он это прочувствовал — что нам не с кем воевать, некуда торопиться. Совсем скоро каждый день будет нашим, и вечер, и ночь. Много-много ночей и таких же счастливых утр.
Кажется, Артур впервые понимает это так же ясно, как и я. Его настороженность сходит на нет медленно, но наверняка, точно так, как я его раздеваю. И постепенно безмятежность, которой пропитан воздух, берет своё. Ощущение сжатой пружины уходит из его тела, движения становятся плавными, в нем как будто вибрирует еле сдерживаемая, скрытая сила, а взгляд подернут дымкой, такой же невесомой и легкой как этот утренний туман.
Нам нечего и некому доказывать, кажется, именно сейчас мы оба понимаем, что это не только страсть, подогретая эффектом запрета, тянет нас друг к другу. Мы умеем быть мирными и радоваться тому, что вместе, когда нет адреналиновых ударов и чувства, что опасность дышит нам в затылок.
Сегодня между нами все так особенно, без спешки, без страха того, что это все скоро пропадёт, исчезнет или развалится под напором обстоятельств. И бесконечная уверенность в том, что счастье не может надоесть, что каждый день оно бывает разным, без пресыщения, без утраты остроты чувств, поселяется в каждой моей клетке.
Счастье не может надоесть, если оно настоящее и твоё. Не навязанное никем, сделанное по свободному выбору.
— Ты — мое счастье, — шепчу ему на ухо и тут же еле слышно смеюсь, насколько ванильно и по-киношному это звучит. И в то же время — мне нравится. Хочу и говорю всякие ванильные глупости. Никто мне не указ, потому что это счастье — мое.
Артур не отвечает ничего, но реагирует сильнее, целует жарче, вдавливая меня в мягкую землю, тёплую и податливую — и пусть мелкими комочками она забивается под ногти и в волосы, это все слишком искренне и по-настоящему, чтобы обращать внимание на какую-то там чистоту.
Я продолжаю целовать его в ответ — губы, ресницы, подбородок и шею, ямочку между ключицами, которую так люблю, всего его, потому что он — мое счастье. В нем нет ни одного изъяна, но именно сейчас я понимаю главное, как будто даю разрешение себе на то, что чувствовала с самого начала. Мне нужен он, именно он, сам по себе, и каким бы он ни был, я всегда буду считать его красивым. С яркой чувственностью и силой молодости, с вальяжностью уверенной зрелости, с мудростью и опытностью седых волос, которые у него когда-нибудь появятся — а у меня-еще раньше. Это снова вынуждает меня давиться смехом, который рассыпается бархатной щекоткой по телу — как и удовольствие, пропитывающее до самых кончиков волос, как сладкая патока и растопленный мед. Как нега и нежность, как наше самое мирное и прекрасное в мире утро.
— Будешь ли ты любить меня, когда не буду я больше молодой и красивой? — хрипло растягивая гласные, еще не успев перевести дыхание, тяну я, подражаю манере Ланы дель Рей, пока он смотрит на меня, и его взгляд постепенно фокусируется и теплеет, хотя не могу сказать, что он понимает весь смысл моей фразы.
— Это песня такая, — добавляю я. — Очень классная. Не слышал?
Молча он качает головой из стороны в сторону, а его губы трогает улыбка.
— Когда приедем ко мне, я тебе включу. Первым делом, сразу же. Даже вещи не распакуем, просто бросим всё в коридоре, включим музыку и будем бездельничать.
— Не только бездельничать, — опускаясь на локти, он прижимается лбом к моей щеке, а после вдруг, дурачась, прикусывает мочку уха, пока я, смеясь, перебираю пальцами его волосы и вытаскиваю оттуда неожиданные травинки и листики. Если Артур успел их поймать, представляю, что творится с моими волосами — я лежу головой прямо на земле, но само по себе это не имеет значения, кроме того, что вернувшись на хутор, было бы не лишним вытрясти из головы все эти «улики».
— Не только, да… Что хочешь, то и будем делать. Уже скоро — повторяю как мантру, все ещё не горя желанием напрягаться, подниматься и куда-то бежать, скрываться и прятаться, хотя по моим ощущениям, солнце уже высоко в небе. — А долго здесь никого не будет?
