Но хоть я отчётливо слышу ее — мне больше не страшно. Потому что весь мой страх — он на поляне, Артуром. Пока шли приготовления новой «забавки», он успел прыгнуть через костёр еще с парой молоденьких девчонок, но как только Матвей открыл соревнования по прыжкам через горящую перекладину, тут же присоединился к другу.
Сев на лавку, как того и требовал Гордей Архипович, я сжимаю пальцы в замок, чтобы не схватить еще что-то или не сломать от волнения. Краем глаза я вижу, как хозяин растирает свои ладони, поглядывая на меня искоса и, кажется, издевательски:
— Чуть руку не скрутила, дурна… Це ж за кого ты так переживаешь? За Василя? Так он под Олянчиным присмотром, ничого ему не станется.
Оставляю без внимания эту шпильку, тем более, что Артур, разбежавшись, с первого раза легко перепрыгивает через перекладину — и эта легкомысленная беспечность, эта весёлая пляска на краю безопасности начинает сводить меня с ума. Зачем, ну зачем они так глупо развлекаются? Ведь есть тысяча и один способ испытать молодецкую удаль по-другому!
— Черт… Ну, почему… Зачем он это делает? Что… эй, вы что творите! — я снова вскакиваю со своей многострадальной скамейки, замечая, как горящую перекладину поднимают на уровень выше, но выразительное покашливание Гордея Архиповича, сбавляет мой пыл и снова усаживает обратно.
Не лезь со своим уставом в чужой монастырь, повторю себе я. Это ты, Полина, живешь в мире пристегнутых ремней в авто, сигнализации и камер наблюдения в подъездах. А здесь так привыкли, это их стихия, они знают, что делают — и то, что тебе кажется опасностью, для них норма, в порядке вещей.
Все будет хорошо. Ты преувеличиваешь. Просто развлекается народ. Просто развлека…
— Ой мамочки… — не выдерживаю и на секунду закрываю глаза руками, чтобы не видеть, как сначала Матвей, а за ним и Артур снова прыгают через перекладину, изгибаясь над ней как прыгуны-легкоатлеты с шестом — вот только шеста у них нет, отталкиваются они от земли ногами и пролетают едва ли не над самым огнём, который на долю секунды дотрагивается к ним, лизнув спину и плечи, и я не нахожу в себе сил больше смотреть на это.
Я не волнуюсь из-за Матвея. Он взрослый мальчик, как и остальные, прыгающие следом — кто цепляющий, а кто чуть не сбивающий горящую планку. Парни довольно потирают руки, фыркают, похлопывают друг друга по спине, стараясь унять слабую боль там, где их коснулось пламя. А вот Артур, которого здесь все считают самым ловким и самым крепким… Он не должен. Не должен этого делать. Я не могу понять, с чем связан этот необъяснимый, суеверный страх, проснувшийся во мне, но и унять его, проконтролировать тоже не получается. Пытаюсь списать панику на то, что самые трагичные, самые нелепые несчастья почему-то происходят на соревнованиях именно с лидерами. Даже на гонках сильнее всего разбиваются общие фавориты, чемпионы и победители. И сейчас… им надо остановиться, пока не поздно.
Планка поднимается еще на один уровень. Прикидываю, что теперь ее высота — где-то мне по шею, но все прыгающие — гораздо выше, так что им должно быть легче… хоть немного.
Сейчас под огнём проще проползти, чем перепрыгнуть его, но, кажется, это понимаю только я. Начинаются первые общие неудачи — кто-то останавливается в разбеге и поднимает руки — я пас! — понимая, что не возьмёт препятствие, пару раз планку сбивают, и только это вызывает недовольство Гордей Архиповича.
— А ну хватит! Баста! Не можете стрыбать — прекращайте! Ще траву мне попалите, пожар устроите на мою голову… — переходит на недовольное бурчание он после того, как ловкий Матвей всё-таки берет новую высоту и это служит знаком, что соревнования продолжаются. — Все, не дёргайся, — успокаивающе обращается ко мне хозяин. — Выше вже не поднимуть. Я не разрешу.
— Вот спасибо, наконец-то… — недовольно огрызаюсь я, только спустя секунду замечая, как грублю ему, и удивляюсь отсутствию реакции на это. Но сейчас мне некогда думать и ломать голову над очередной переменой его настроения и, затаив глаза я вижу, как следом за другом готовится прыгнуть Артур. Перед ним пробовал еще один их приятель, но остановленный окриком Гордея Архиповича, сам отошёл, очевидно, понимая, что собьёт планку.
Первый раз Артур останавливается в полуметре от полыхающей древесины — поднимая руки, показывает новую попытку, и она следует тут же. Не знаю, нарушает ли он правила — хотя, какие, вообще, правила могут быть в этих идиотских соревнованиях? Но, отойдя гораздо дальше того места, с которого начинал Матвей, он берет очень сильный разбег и прыгает с курвырком, падая на землю и кубарем прокатываясь по ней под новые радостные крики и свист.
— Так, все! Выше вже не ставить! — резко командует с места Гордей Архипович, глядя на ретивых молодцев, с готовностью бросающихся к планке, чтобы поднять ещё. — Все, победителей сьогодни двое, нияких бильш соревнований! Бо й правда, морды себе попалите, а я виноватый буду. Все, хорош! Песни-танцы ще ладно, до часу ночи можно, а оце свое безобразие — убирайте вже, одна морока с ним!
Я снова растерянно моргаю, не понимая, то ли он сжалился и пощадил мою изнеженную городскую психику, то ли действительно остался доволен — пусть Мотя тоже прыгнул, но Артур сделал это гораздо зрелищнее, а значит, «не посрамил честь». Или больше всего, как истинный хозяин, переживает за траву и сено, которые непременно сгорят, если молодежь по неосторожности устроит пожар.
Мои догадки оправдываются тут же, едва Артур, отряхнув землю с одежды и стряхивая пыль с ладоней, опять направляется к нам. Теперь я вижу, что щека у него чем-то испачкана — не то сажей… хотя, откуда ей здесь взяться… скорее всего просто пылью с земли, а вот на выбившихся краях рубашки видны дырочки-пропалины, наверное, от искр.
— Ай, молодец, сынку! Йди сюда, выпей вже воды или узвару. Хватит тебе наливки, хватит, кажу! Куда руки тянешь?
— Так за удачу же!
— От водички й выпей. Тут ще неизвестно кому за твою удачу дякувать надо. Все, я сказав хватит, значит, хватит.
— Полин? А тебе не надело тут отсиживаться? Дед, отпускай ее, чего ты вцепился? Я же видел, ты ей реально допрос устроил.
— Допрос не допрос, а… Хоча, ты правий, сынку. Все, забирай ее отсюда. Забирай, шоб и духу не было! Меня вже задовбала-затуркала, тепер хай тебе голову морочить!
Артур, осушая стакан с водой жадными глотками, ставит его на стол и довольно кивает. Замечаю, что его слегка пошатывает — то ли от адреналина, то ли просто от того, что он счастлив, свободен и пьян.
И вот в таком виде он прыгал через эту опасную штуку? Черт! Снова злюсь, глядя на него, на пропаленную одежду, на взъерошенные волосы, злюсь на себя, на весь этот дурацкий мир, на эти порядки, на беспечность и в то же время невероятную косность и полную непробиваемость.
… Горить, горить сосна
Горить та палае
Кричить Галя криком
Кричить, промовляе…
— Я, конечно, рада, что вы за меня все решили, но я устала и буду идти отдыхать.
