Стоп-стоп, Полина. Не стоит накручивать себя на пустом месте. Странно, почему бонусом ко всякой сильной привязанности идёт еще и такая больная фантазия — неужели нельзя совсем без неё?
— Так ты тоже умеешь все это? — искреннее восхищение в голосе Вэла еще сильнее задевает меня, хоть я и пытаюсь взять себя в руки. — Все эти прыжки, галопы, конкорд?
— Конкур, — поправляет его Оляна, посмеиваясь — похоже, ее очень вселят слова Вэла. — Не, ну это ж целая дисциплина, там строго все, по правилам. Мы тут так больше, для жизни. Чтоб на душе было легко. Вот ты… как тебя звать?
— Валентин, — гордо приподнимая подбородок, провозглашает Вэл и выглядит в этот момент почти по-царски. Хорошо, хоть перестал звать себя Василием — значит, окончательно освоился.
— Хорошо, Валентин. Вот скажи мне — ты хоть раз летел так, чтоб аж ветер в ушах шумел, и земли под ногами не слышно было? Чтоб только ты, конь и поле с небом. И чтоб еще шаг — и ты за самый горизонт выскочишь. Вот такое у тебя было, нет?
Вэл, на волне очарованности, смотрит на Оляну как на живую амазонку и отрицательно машет головой.
— Э-эх, ты! Что ж ты тогда в жизни видел?
Нет, этого не может быть. Он не сможет спокойно перенести такую шпильку. Вот сейчас он как возмутится, как топнет ногой, как изогнёт бровь аристократической дугой, и как расскажет ей о своём опыте — уж Вэлу есть чем впечатлить, если не шокировать.
Но нет, моим ожиданиям не суждено сбыться. Вэл по-прежнему стоит, хлопая ресницами и растеряно улыбаясь, даже не думая возражать.
— А ты можешь меня поучить? — спрашивает он, и даже Артур не выдержав, удивлённо присвистывает.
— Ого! Олянка, как это ты? Вэл у нас не такой, чтоб прямо сразу всем доверять.
— У вас? — Оляна снова озорно сверкает глазами, после чего важно откидывает выгоревшие белёсые пряди со лба. — А вот так, Артурку, долго ли умеючи. Хорошо, Валентин. Может, и покажу тебе кое-чего. Только не щас. Лучше сегодня, после вечери. Вот как пьянка-гулянка начнётся, забавки всякие пойдут — так и покажу. Только сразу говорю — сегодня я буду свинячить. Поэтому шоб не спорил со мной и не воспитывал. А то знаю я вас, городских…
— Свинячить? — переспрашивает Вэл.
— Свинячить! — Оляна по-свойски, как и с каждым тут, хлопает его по плечу. — Пить и гулять, валяться буду мордой в подсолнухи! Я так задолбалась, сил моих нет уже. Так что свинячить, по-любому!
И снова тонкая эстетическая натура Вэла отзывается искренним восторгом на это грубоватое заявление, и он с энтузиазмом подтверждает, что готов на все, лишь бы поучиться у Оляны, и даже свинячить вместе с ней.
Чтобы снизить досаду от такой перебежки друга, переключаю внимание на Артура, накладывающего седло поверх какой-то материи, покрывающей спину Русланчика, быстро пристегивающего все эти мудрёные застёжки и ремни, умело и четко, почти не глядя — но даже точность его умелых, доведённых до автоматизма движений не даёт успокоиться моему воображению.
Возможно, вот так же, в недавнем прошлом он ездил с Оляной далеко за хутор, на просторы полей и пастбищ, где нет ни единой живой души, и…
— Полина! Полин! Ты чего? — он стоит передо мной, пока приготовлениями уже Актрисы занимаются Вэл с Оляной, отошедшие от нас и продолжающие между собой оживленный разговор. — Чего спишь на ходу? Или, может, солнце перегрелась? — выдаёт неожиданную мысль он, и я хватаюсь за неё как за спасительную соломинку.
— Д..да, что-то как-то странновато…
— В ушах не шумит? Не тошнит? — Артур действительно беспокоится, и мне становится стыдно за свое враньё, прикрывающее обычную ревность. Но и признаваться в ней я не собираюсь.
— Нет-нет, все нормально. Пойду поваляюсь еще в тенёчке, пока вы ездить будете.
— Слушай, обидно как… Когда ты успела? Наверное, пока без меня по двору гуляла… Надо тебе панамку организовать, да? — и он шутливо проводит рукой по моей макушке, которую сегодня псевдо-шарахнуло солнцем.
Вот ещё. Буду я тут в панамке как детсадовка ходить, пока амазонке Оляне не страшна ни жара, ни холод, ни даже самые суровые лошади.
— Нет, не надо, — я с улыбкой уворачиваюсь от его руки, замечая, как Вэл и Оляна, справившись с подготовкой Актрисы, косятся в нашу сторону. — Ой, смотри, смотри, он сейчас на дыбы встанет! — отвлекаю его внимание на Руслана, который и вправду, гарцует на месте от нетерпения.
— Что? — Артур быстро оглядывается на коня, после чего замечает внимание наших соседей и, с тихим вздохом, хлопнув себя по карману объявляет: — Ну, что? Я готов!
— И я готова! — в тон ему отвечает Оляна, а Актриса подтверждает ее слова громким ржанием, от которого Вэл снова радостно вздрагивает.
— Та и я готова! — слышим мы со стороны входа еще один голос и теперь я тоже тихо вздыхаю, совсем как Артур — похоже, здесь в селе действительно все гуртом, вместе, и оказаться в тишине и покое хоть на пару минут совершенно невозможно. И хотя это Марина, которую я рада видеть гораздо больше, чем ее старшую сестру, все равно не могу избавиться от ощущения тихой, ноющей досады.
— Кто там у нас на очередь на Ляму? — подходя к нам, интересуется она. — Шо, опять в мандры? — эти ее слова касаются сестры, выводящей Актрису из загона. — Только до вечери хоть вернитесь! Я не хочу перед хозяином краснеть за то, шо ты опять Артура кудась утащила. Честное слово, с ней только поведись, — и я уже не совсем понимаю, к кому она обращается, ко мне, или к Вэлу. — Завеешься до самой ночи! Потом люлей получим все.
Очень надеюсь, что в этот раз Гордей Архипович не будет бросаться табуретками. Эта мысль волнует меня почти так же сильно как и подозрения, что же можно делать с Оляной в чистом поле, завеявшись до ночи.
— Не бойсь! Все будет путём! — беспечно обрывает сестру Оляна. — Вернёмся! Я ж от этому штриху пообещала научить кой-чему. А тут такое дело, пообещал — значит, надо делать. Ну шо, Артурку? Как в старые добрые? — и скрывается за широко открытыми дверями вместе с лошадью.
— Как в старые добрые, — улыбается Артур, выходя следом и придерживая Руслана за поводья.
Вместе с Оляной они похожи на каких-то молодых божеств, духов, воплощающих юность и сочную силу этих земель, пока мы, обычные смертные, топчущиеся в хвосте процессии вынуждены смотреть им вслед — с завистью и восхищением. И если Вэлова зависть — восторженная и чистая, как у ребёнка, глядящего на взрослых, мечтающего врасти и стать таким же, то моя — ядовито-тихая, заставляющая чувствовать себя неловкой, неуместной и лишней здесь.
Прямо как Крис, стучится вдруг в голову неожиданная мысль. Наверное, так она чувствовала себя большую часть времени, находясь рядом с более удачливыми, успешными, любимыми детьми, которых все хвалили и обожали. Я чувствую себя лишней всего лишь час, и то понимаю, что все самые худшие качества начинают шевелится во мне — а как бы я изменилась, будь это ощущение постоянным? Не желая больше думать об этой истории, ввязавшись в которую, я и так сделала все, что могла и временно закрыла ее для себя, тут же отгоняю подальше все мысли, все сравнения.
