— А много лошадей у Гордея Архипыча? Я столько слышала о вашей загородной усадьбе, что она мне каким-то сказочным дворцом представляется.
— Никакой это не дворец, Полин, — кажется, Артура забавляет мое представление о доме его родных. — Обычное… хозяйство, как у нас говорят. Дом большой, да, но из-за пристроек — дед всю жизнь строился, расширялся. В этой хате отец его родился, а ее для него его отец построил. Потом власть поменялась, пришли Советы, забрали ее под местный клуб. Дед рассказывал, что рос с осознанием того, что в его доме везде лавки казёные стоят и всякая соплячня ноги о них вытирает. Хотя родился уже гораздо позже и никогда там не жил. Но его растили с мыслью, что вот оно, твое, когда-нибудь обязательно отберёшь назад. Так еще школьником гонял всех в этом клубе, чтобы мебель и столы не портили, а потом — взял и отобрал, как хотел.
— Это после развала Союза уже, да? — мне безумно нравится слушать его рассказы о таких странных других людях, которые живут, перенимая из прошлого порядки, обиды, страхи, проводы для радости и горя. Это для меня все эти слова — Советы, цари, семейные поместья — понятия из какого-то исторического фильма. А для Артура — обычная часть жизни, настоящего уклада его родных и близких.
— До развала еще, где-то за пару лет, — отвлекаясь на то, чтобы пропустить стайку сельских детей на велосипедах, продолжает Артур. — Дед как-то понял, что впереди заварушка, передел собственности там, все дела. Сначала с родичами это клуб арендовал под какой-то кооператив, потом колхозные конюшни в частную собственность вывели, устроили фермерское хозяйство. А потом уже сам лично свой дом выкупил, когда прибыль хорошая пошла. Я этого, опять же, не помню…
— Потому что тебя тогда еще не было, — нарочно смущаю его я, понимая, что речь идёт о самом начале девяностых, времени, когда мы только-только познакомились с Наташкой, которая не раз хвастала богатыми подарочками от деда, а я все удивлялась — в каком это таком сказочном хуторе живут ее родные. И вот теперь, наконец, понимаю, как обстояли дела. Спустя столько лет.
— Ну, да, — Артур улыбается как-то подкупающе искренне, признавая, что я права и ничего тут не попишешь. — Зато я все о том времени знаю. Мне много рассказывали.
Не могу сдержать ответной улыбки — моменты, когда он так откровенно бывает мальчишкой, такие редкие, поэтому я и люблю их.
— Тогда дела у нас очень хорошо шли. И лошадей было больше, намного. Ну, были, конечно, неприятности — и рекет, и землю хотели отжать. Но у нас же это… В каждом дворе ружьё есть. И народ очень хорошо стреляет. А если выступят вместе…
— Да-да, конечно, — вспоминаю я главную фразу, которая всегда ассоциировалась у меня с Гордеем Архиповичем: «Гуртом мы — сила! Никому нас не сломать!»
— Поэтому почти всю землю удержали, только один кусок кто-то из городских отхватил. Он тут завод построил недалеко, — уголок губ Артура едва заметно дёргается и ползёт вниз. — По переработке конины. Сейчас самое прибыльное дело, Полина, это продавать лошадей на мясо.
— На мясо? Для еды? Как так… Я думала… Это для скачек. Для работы — есть же тяжеловозы? Для конных школ, или для богачей всяких — хороший конь круче и престижнее машины, это же прямо статус-статус. Неужели Гордей Архипович смог это принять?
— Нет, это точно не о нем, — упрямо машет головой Артур, и в его голосе я слышу настоящую гордость. — Дед не работает с живодерами. Говорит, что это все равно, что людей на органы продавать. Нет таких денег, чтобы от этого потом отмыться. Но из-за этого и убытки идут сильные. Не знаю, Полин… Все как будто переболели лошадьми. Или перебесились. У нас из конных школ в области из пяти только одна осталась. Нет, есть, конечно, упоротые, типа нас. И всегда будут. Но содержать конюшни без хорошего спроса тяжело. Эй… ты чего? Не хмурься, — замечает он мое озадаченное лицо. — Даже если в убыток будем работать — справимся. Сейчас эти летние лагеря детские набирают обороты — малые часто нервные, задерганные с этими своими телефонами. Вот родители их прямо группами к нам привозят, на иппотерапию. У нас там и манеж специальный для детей построили, и куча котов с собаками для большего интереса. Так что, выкарабкаемся. Я, когда свою станцию продам, помогу им хорошо.
— Думаешь, дед согласится взять, когда узнаёт о том, что ты переехал?
— Договоримся. Ни разу такого не было, чтобы мы с ним друг друга не поняли. Не бойся за меня. И, вообще — не бойся. Все будет круто, обещаю.
У меня нет причин не верить ему. Поэтому в который раз затыкаю голос неуемного скептика в голове и внимательнее смотрю по сторонам. Кажется, совсем скоро мы будем на месте. Очень-очень скоро.
Вэл, уснувший незадолго до этого, просыпается как раз в тот момент, когда мы сворачиваем на переезде на более узкую дорожку, за которой виднеются очертания старой, кирпично-выбеленной остановки, на которой я вижу надпись: «Село Тенёвка», а под лавкой, где обычно от жары прячутся кошки или собаки, лежит и дремлет небольших размеров коза.
— Ослик! — восхищенно шепчет Вэл, влипнув в стекло. — Я вижу ослика!
Не обращая внимания на то, как мы с Артуром давимся смехом, он достаёт свой вечный вейп из кармана и просит приоткрыть окно, чтобы не задымить нам салон. Ага, волнуется! Еще сильнее, чем я.
— Ослик, наверное, от соседки сбежал, — не исправляя Вэла, продолжает Артур. — Недалеко от нас живет, баб Зоя. У нее куча таких вот ослов, она и молоко, и сыр на продажу делает — очень крутые деликатесы, Вэл. Тебе понравится.
— Ага, разбежался! — возмущённо вдыхая облачко пара, дизайнер делает крайне надменное лицо. — Может, это, конечно и органический продукт, но ослиное молоко… Это каким надо быть извращенцем, чтобы его пить!
Прячу лицо в ладонях, чтобы не всхрюкивать от смеха — Вэл не должен догадаться, что мы пусть безобидно, но всё-таки подшучиваем на ним, иначе это будет смертельная обида. Если он взволнован, то напрочь теряет чувство юмора.
Когда снова поднимаю голову и смотрю в окно — понимание того, что мы уже внутри этого нового мира, уже в посёлке, затапливает меня каждым штрихом, каждой деталью картинки, в которой я оказалась. Длинные, под низкой крышей с решетчатыми окнами склады сена и какого-то другого сельхоз провианта, жилые дома — большие и маленькие, каждый со своим двором, с выбивающимися из-за заборов цветами, нависающими над ними ветками со спелой черешней, абрикосами, шелковицей. Кое-где мой глаз выхватывает колодцы, и я взволнованно хватаю Артура за руку:
— Это же они, да? Из них воду берут?
— Они самые. Самая чистая вода здесь. Вкус такой, что ни одна бутилированная не сравнится.
— А минеральный состав? — интересуется Вэл.
— Что? — Артур не сразу понимает этот вопрос.
— Минеральный состав! Баланс минералов и солей! Вы же ее обследовали в лаборатории? Официально разрешено ее пить?
— Это ты у местных спросишь, — теперь уже Артур пригибает голову, чтобы не выдать себя. — Они тебе все по минералам и солям расскажут. Все, что захочешь.
