— Так странно здесь. Как будто время остановилось. Это место, наверное, было таким десять, двадцать и сто лет назад.
— Насчёт ста не скажу, но десять-пятнадцать лет назад — точно, — Артур подходит сзади и обнимает меня со спины. — Ты чего, Полин? Не бойся. В этом же и кайф — все меняется, и только здесь все настоящее, как ты любишь.
— Не знаю… Не чувствую я почему-то тут никакой свободы. Вроде все такое… безграничное. Но как-то обманчиво это все. Как затишье перед бурей.
— Не парься, — чувствую, как его губы легко касаются моей макушки. — Ты просто не выспалась. У тебя всегда утром такие мрачняки?
— Всегда, — стараюсь, чтобы мой голос звучал не слишком трагично. — Не знаю, как тебе удалось меня уговорить встать в шесть утра. И, главное, тебе-то хоть бы хны! А тоже лёг со мной непонятно когда.
— Я люблю утро, — признаётся Артур. — Когда гостил у деда, мы всегда просыпались рано — еще до пяти. На рыбалку ходили, червей копали там…
— Романтика! — не могу удержаться от саркастичного замечания я.
— А то, — его совершенно не задевает мой тон. — Если оставались в усадьбе — начиналась обычная работа. Лошадям — сена дать, скотине — корм. Потом — на выпас.
— Нет, серьезно — романтика, — мне становится стыдно за мою насмешку. В его голосе я слышу настоящую теплоту, которая возникает тогда, когда вспоминаешь что-то дорогое и особенное.
— Я когда сюда попал в первый раз… — продолжает Артур. — Первый раз, который помню. А то меня к деду еще в пеленках возили, это не считается. Так вот, перед отъездом два дня ревел, не хотел назад возвращаться, в город. И постоянно, когда приезжаю, радуюсь, что ничего с тех времен не поменялось. Это здорово, Полин. Когда вокруг все как ты хочешь, зачем что-то менять? Все уже и так есть, как должно.
Словно бы в опровержение его слов о неизменности здешней среды из-за откоса, спускающегося к полям, вновь показывается Вэл — он все еще пытается поймать гуляющий нестабильный сигнал.
— У меня туева куча пропущенных, бля!!! — страшно кричит он, потрясая мобильным. — Все как сговорились! Они чувствуют, что я могу исчезнуть навсегда! И хотят проводить меня в последний путь! Даже Николя-бля-бля-бля из Франции звонил! Тот самый, прикинь? Динамщик! Три месяца от него ни слуху ни духу, а тут тоже — нарисовался!
Удивлённо приподнимаю брови — странный заказчик, с которым Вэла свёл один из его постоянных клиентов, пару раз срывался с крючка без объяснений, чем доводил дизайнера до белого каления. И вот теперь он опять появился — в самое неудобное для переговоров время.
Внезапно мне становится очен жаль Вэла. Зная, как он хотел заполучить свой «французский проект», не могу даже представить глубину его страданий, если все сорвётся просто из-за того, что он был вне зоны.
Может, действительно, он был прав, и нам нужно было вернуться в наш городок, пока не поздно?
Но чудо происходит тут же, на моих глазах.
— Пошла! Пошла связь! — взволновано вращая глазами, хрипит Вэл, и мы с Артуром умолкаем, превращаясь в слух, как будто даже разговорами можем помешать ему. — У меня десять минут еще на роуминг, давай, давай… Соединяй, ты, уебищный спутник!
На фоне нашего тяжёлого, выжидательного молчания как-то особенно отчётливо и громко начинают каркать пролетающие над полями вороны. Все происходящее напоминает мне эпизод из сюрреалистического фильма — стоя на краю кукурузного поля, отбиваясь рукой от внезапно атаковавших его мух, Вэл с чувством кричит трубку: «Алло, Николя!» после чего взволнованно жестикулируя, переходит на чистейший французский, словно заблудившийся во времени аристократ из прошлого.
В этих широтах его слова звучат так удивительно, что в шоке умолкают даже вороны.
— Фигассе, — еле слышно шепчет мне Артур. — Вот это он даёт. Прямо Люк Бессон какой-то.
— Вэл учился во французской спецшколе, — так же таинственно сообщаю ему я. — И стажировался по спецпрограмме в Тулузе — маркетинг в сфере дизайна и архитектуры. Так что он у нас творец подкованный. Сам может себя продвигать.
— А-а… А то я думаю… Чего он так на своём пиаре повернут.
— Зерна упали в благодатную почву! — добавляю я, стараясь не хихикать. Очень уж чудно начинается наше путешествие.
Мы едем в посёлок, в котором живет Гордей Архипович, на два дня и две ночи. И рано утром на третьи сутки возвращаемся обратно. После чего пакуем необходимые вещи, отдыхаем, а потом, когда спадёт жара, уезжаем. Все вместе. В этот раз навсегда.
Мой несмелый оптимизм подогревает счастливое лицо Вэла, снова появившееся в поле зрения. Отвлекаясь от своих мыслей, смотрю, как он несётся навстречу, размахивая мобилкой и выкрикивая:
— Зашибись! Зашибись, бля! Нехуево так поездка началась!
— Неужели договорились? — отпуская руку Артура, я делаю шаг навстречу дизайнеру. Он тут же налетает на меня, хватает за плечи и радостно трясёт, издавая счастливый вой.
— А-а-а-а!!! — кричит он. — Вселенная любит меня! Блядский Николя любит меня! Я сам люблю себя!
— Я… блин… я рада! Вэл, перестань щипаться… Да успокойся ты! — в приступе счастья Вэл не чувствует, что делает, и поэтому его артистические тонкие пальцы пребольно щиплют меня за кожу.
— А нихрена! Не буду я успокаиваться! — теперь он скачет вокруг меня, приплясывая кругами. — Потому что я — красавчик! Кто уломал Николя-бля-бля-бля на выездную консультацию, мать его? Кто? Кто этот богический гений?
— Да, наверное, ты! — решаю не играть в долгие загадки, глядя, как Артур, вернувшись к машине и оперевшись о нее спиной, наблюдает за нами, как будто мы два расшалившихся детсадовца.
— И правильно, Полина, правильно! Это я! Самый лучший в мире промоутер себя же! Кто летит в Париж сразу после ебеней? Я! Я лечу в Париж! Вот так, да! Уметь надо! Сегодня я коровам хвосты кручу, а завтра пью шампанское на Монмартре! Все, я готов! Я готов даже перетерпеть эти скотские условия без связи в зоне отчуждения, или куда там мы премся!
Пытаюсь утихомирить его, чтобы Вэл не принижал места, которые Артур любит и считает особенными, но и тому, и другому, кажется, все равно. Все время до заправки дизайнер в красках вещает о своём скором французском будущем, я же, устав беспокоиться, просто любуюсь красотой окружающей нас природы.
