Я даже не буду обращать внимание, как Наташка прячет от меня глаза, делая вид, что не замечает, чтобы не пришлось приглашать на свою часть стола, где меня, видимо, не ждут. Ну и ладно. Она и раньше без меня тусовалась на статусных посиделках, к которым питает непонятную слабость. Не буду ей мешать, тем более, мои мысли заняты сейчас другим.
— Так мы, Полинка, выходит, крутые перцы! — довольно смеётся Дэн, дав знак Серёжке и новенькой девочке, еще одной своей помощнице, что-то тащить на столы, сдвинутые посреди зала.
— Для этого города, Дэн, ты прямо нереально крут, — говорю, не кривя душой, и ту же спрашиваю: — А Эмелька где? Что, дуется до сих пор?
— Эх… — горестно вздыхает Ден, но уже через секунду его глаза снова хулигански блестят — он видит, как ребята выносят из подсобки ящик с шампанским. Кажется, сегодня ночью тут снова будет весело. — Да ушла она. Домой. Отпросилась, сказала, что устала. Это и правда, Полинка, она с полседьмого утра здесь.
А то мне этого не знать. Мы же и встретились здесь сегодня все вместе — Я, Артур, Эмель и Вэл.
Кстати, Вэл. А он-то где?
— Да там, прячется в подсобке, спер себе бутыль шампанского и дудлит уже час. Не хочет выходить и прячется.
— Не от меня ли?
— От тебя, от тебя. Ты реально, мать, чуток озверела, когда пыталась заушить нашу звезду. Не знал, что ты такая бешеная.
— Да ладно… — теперь мне и самой стыдно за это. — Просто больше никогда не трогайте мои вещи без разрешения, и я не буду вас убивать.
Иду по указке Дэна в направлении подсобки и уже издалека слышу возмущённый голос Вэла, долетающий ко мне сквозь закрытые двери:
— Нет, я не понял! Это что за цензура? Что за мракобесие? Рестик! Что еще за овца со скучной рожей обламывает моё творческое либидо?
— Это Галина Алексеевна, — вторит ему голос тонкого Сережки, успевшего вернуться из зала и теперь поддерживаемо моральный дух своего гуру-наставника. — Она тут это… в общем, часто бывает на всяких акциях, контролирует, наблюдает…
— Это глава родительского комитета, Вэл, — открывая дверь, говорю я, понимая, с кем он успел пообщаться без меня. — Местная полиция нравов. Можешь с ней офигительно затусить. Она тебя завербует в ряды высокой морали, бросишь свои вредные привычки и одумаешься.
Вэл, сидящий на том самом деревянном помосте, с которого мы еле стащили его утром, замирает, пытаясь угадать мое настроение — и я ответ активно демонстрирую ему дружелюбие.
— Что, уже пьёте в отрыве от остальных? — с этими словами подпрыгиваю и сажусь рядом, несильно толкая его локтем — наш давний и негласный знак примирения.
— Ага, не забухаешь тут с этими местными уебонцами! — как будто ничего не случилось, и я не пыталась его убить пару часов назад, капризно отвечает Вэл, и я вижу — он принимает мое извинение. Что случилось, то случилось. В конце концов, сегодня я его душила, а когда-то он избил меня мокрым одеялом, обожравшись каких-то галлюциногенов и приняв за призрак своей деспотичной бабушки.
— Они, вообще, что себе думают? Что я исправлюсь и начну жить этой их нормоблядской жизнью! Этого мне не хватало для полнейшего счастья! — Вэл, сделав небольшой глоток, передаёт мне откупоренную бутылку шампанского, и я пью следом за ним, стараясь, чтобы пузырьки не слишком били в нос. — На меня тут твоя Наталья напала. И давай знакомить со своими подружками. Это пиздец, Полина. Я думал, они меня сожрут.
О, и он тоже. Тоже пострадал. Что неудивительно.
— Все совершенно жуткие бабищи! И эта, «ебите меня пожалуйста» была!
Прекрасно понимая, что он говорит об Анжеле, тем не менее, стараюсь его немного успокоить — по всему видно, что лечится шампанским Вэл уже долго, поэтому надо его слегка страховать на поворотах.
— Вэл. Ну, все-все. Не такая уж она и «ебите». Это мать Виолы. Она вообще-то в трауре.
— Не знаю. Не заметил. Выглядит как «ебите меня пожалуйста в трауре».
— Вэл! Ну… что ты. Она просто не может по-другому. Сама потерялась в рамках одного-единственного образа.
Снова делаю глоток шампанского, понимая, что в сочетании с выпитым коньяком — это гремучая смесь. Ну и ладно.
— И потом эта, которая выглядит как библиотечная пыль…
Какая же точная характеристика Галины, думаю я, начиная хихикать в бутылку.
— …мне сказала… Ты знаешь, что она сказала — мне?
— Не имею ни малейшего понятия, — рукой я нащупываю в кармане сигареты, понимая, что меня Галина Алексеевна тоже сейчас вряд ли одобрила бы.
— Она сказала… — Вэл ёрзает на месте, затем лезет ко мне в открытую пачку и вытаскивает сигарету себе. Тонкий Сережка, зачарованно слушающий своего идола, бежит к двери, выходящей на задний двор и открывает ее, подпирая деревяшкой. Вэлу можно курить даже в подсобке. И вместе с ним я тоже воспользуюсь этой привилегией.
— Она сказала мне, — наклоняясь к моей зажигалке, дизайнер прикуривает и начинает вдыхать дым мелкими рваными затяжками. — Что мат — это преступление против бога и он разрушает меня на молекулярном уровне!
Зная ипохондрию Вэла, понимаю, как сильно его задели эти слова — нет-нет, он да и подумает, что теперь в нем отмирают какие-то клетки.
— Эта с-сучка… — Вэл на секунду умолкает, и я понимаю, что он прислушивается к себе — не разрушается ли в нем ничего в это самый момент на молекулярном уровне. — Она сказала, что научно доказано — вода от мата меняет молекулярную решетку, а человек на семьдесят процентов стоит из воды!
— Ты боишься мутаций? — осторожно интересуюсь я. — Знаешь, мне кажется, вся эта сказка насчёт воды и мата конкретно преувеличена. Возьми вон стакан, поматерись в него. И посмотришь — ничего не случится.
Когда спустя полчаса к нам заходит Дэн с приглашением явиться в общий зал — почетные гости, шикарные женщины этого города, а также алкоголические спонсоры, которые остались довольны уровнем продаж, желают увидеть звёзд мероприятия — мы с Вэлом, успев подпоить и Сережку, ржем как сумасшедшие, продолжая наш эксперимент.
Вэл высокопарно матерится в стакан с водопроводной водой, принесённый ему Сережкой, правда без того энтузиазма, с которым начинал — за это время поток его познаний очень сильно иссяк.
— Хуёво! Охуенно! — повторяет он, пока я быстрым движением откупориваю еще шампанское. — Невъебенно-заебенно! Жопа! Жопа! Хотя, бля, это не мат… — устало вздыхает Вэл, на секунду отрываясь от трубочки из-под коктейля, сквозь которую он орет в стакан. — Поебень! — смачно заканчивает дизайнер, после чего обращается к Денису: — Хорошо, я готов выйти и произнести еще одну речь. Воду мою не трогать. Я в неё столько вложил, что к моменту моего возращения она должна превратиться в бухло. Как минимум в винишко, а лучше — в вискарь. Он нам понадобится. Бухать я сегодня собираюсь всю ночь.
Поняв, что мы уходим, я соскальзываю на пол и передаю ему шампанское, чтобы сделал еще один глоточек. Сережка убеждает нас взять открытую бутылку с собой — по его мнению, мы такие важные птицы, что нам никто ни слова не скажет. Разве что спонсоры обидятся, что пьём не их продукт.
