Мой небольшой перерыв подходит к концу — как подходит к концу очередь желающих пооткровенничать, приняв участие во флешмобе. Подростки возбужденно гудят, передают другу другу листы с бумагой — обязательной надписи с тегом не всем хватает, народ размел всю бумагу в кофейне у Дениса, а рядом нет ни одного канцелярского. Мне нравится этот символический обмен — будто бы передавая друг другу надпись #янеубиваюсловом, они заключают какое-то молчаливое соглашение, и это оставляет свой след в них — пусть не навсегда, но хоть на какое-то время.
И это уже хорошо.
Я понимаю, что фотосессия подходит к концу — и она прошла отлично, несмотря на проблемы. И теперь, в финале, меня волнует один вопрос — Кристина. Та самая Крис, которая сегодня так вызывающе провоцировала меня то ли на разговоры, то ли на ссору, то ли на противостояние. Она придёт ко мне?
Пару раз я видела ее в толпе собравшихся — или только казалось, что видела. Теперь я ни в чем не могу быть уверена — девочка-тень всегда прячется, когда на улице светит солнце и появляется так же неожиданно, как грозовые облака в летний день. Вот и сейчас я верчу головой, но из знакомых лиц вижу только Дениса и одну из Наташкиных подружек, кажется, любовницу директора рынка. Пошатываясь на высоких каблуках — спонсорские напитки пошли ей, как и мне, не на пользу, — она продолжает допрашивать своего сына: «Что там было? Что вам говорили? Шо, с бумажкой сфоткались и все? А не брешешь? Тю, и это весь флешмоб?»
Улыбаюсь, пригибая голову к камере, делая вид, что проверяю настройки — ни к чему мне сейчас хихикать у всех на виду. Сначала доработаю, а потом хоть весь вечер буду хохотать. И выпью. Да, я непременно выпью еще. И мне плевать на все. Две охренные съёмки день в день — такого у меня давно не было. И на волне нахлынувших эмоций я готова пойти вразнос. Вот только сейчас закончу с последними желающими — и…
— Что, смешные? Как обезьянки, да? Над которыми можно приколоться.
Вздрагиваю от неожиданности и едва не роняю камеру. Мне даже не надо оборачиваться — я знаю этот голос. Это его я слышала в курилке школьного туалета, куда зашла на перекур и неожиданно столкнулась с тем, что очень прочно вошло в мою жизнь. А теперь я готова это отпустить. Но без разговора с Крис, которая устала бегать от меня, это невозможно.
И вот теперь… Она пришла. Она всё-таки пришла ко мне в фотозону, в место, где я хозяйка и никто мне не возражает. Что ж, на это требуется смелость, и она у этой девочки есть.
Крис стоит передо мной, держа в руках потрёпанный листок с хештегом — видно, что он попал к ней через вторые и даже третьи руки. На плече у нее висит сумка, из которой выглядывает ноутбук, зарядка и чехол от ее беспроводных профессиональных наушников, которые она небрежно повесила на шею. Наверное, очередной подарок матери, устроившей себе жизнь вдалеке от нее. Не уверена, что кто-нибудь еще знает об этом, а вот я знаю. Я, вообще, слишком много знаю о ней — и это пробуждает во мне странное ощущение родства. Даже содержимое холщовой, усыпанной значками сумки очень похоже на мое — я понимаю ее в увлечении гаджетами, ее желание протестовать и эпатировать, доказывать свою правду и спорить до хрипоты. Между нами много общего, если посмотреть на детали. И, в то же время, ни за что в жизни я не хочу стать такой как она. Да, наверное, мало кто хочет.
— Почему же сразу обезьянки? Не надо видеть плохое там, где его нет, Кристина.
Хотя, кому я это говорю? Это же Крис.
— Не надо врать себе и другим, выдавая себя за того, кем не являешься, Полина Александровна.
Чуть наклоняюсь вперёд, не в силах сдержать иронична улыбку — как она зеркально парирует мне. И даже знает не только мое имя, но и отчество. Наверняка, наводила обо мне справки.
Чувствую любопытство вместе с возрастающим злым азартом. Не могу сказать, что мне нравится, когда за мной шпионят. Ну, да пусть обломится. Ничего о моей настоящей жизни она не может знать.
А вот я о ней как раз знаю немало.
Поэтому не буду валять дурака и притворяться, что мы незнакомы, несмотря на то, что напрямую мы говорим в первый раз.
— Всё-таки решила принять участие?
— Почему нет? — она проходит мимо меня к фото-стене и, снимая сумку с плеча, ставит ее рядом с моей. — Имею право. Вы же всех желающих пригласили так красиво, с броневичка. Взмахнув белым пальто. Как не воспользоваться шансом очистить душу?
— Даже если считаешь это все пляской на костях и хайпожерством?
Поднимая камеру, чтобы сфокусироваться на лице моей новой модели, и стараюсь уловить все оттенки чувств, когда напрямую цитирую слова из ее тайного дневника. Детские ровные бровки на секунду приподнимаются — всего лишь на секунду. И снова на ее лице немного снисходительное выражение, за которым она прячет собственную уязвимость.
Если Кристина и удивлена, то быстро справилась с эмоциями.
— Без хайпа сейчас никуда, Полина Александровна. Вам ли этого не знать?
Она разворачивается ко мне в своей привычной позе — голова чуть наклонена, взгляд исподлобья, губы напряжённо поджаты. Челка со следами фиолетово-розовой краски спадает на глаза, спрятанные за стёклами очков. Как всегда — застегнута-закрыта, но готова к бою.
Тогда начнём.
— Лист перед собой.
Оставляю без внимания ее предыдущий выпад. У меня в кармане столько козырей из ее же записей, что метать их в ответ на обычные мелкие колкости даже неинтересно.
— Ты или тебя? — в который раз задаю этот вопрос, наблюдая, как медленно, словно нехотя, она поднимает перед собой лист бумаги.
Острая смесь жалости, сочувствия и в то же время злости вновь охватывает меня — все жесты Кристины так зажаты, поза так скована, что я снова думаю — а была ли она хоть день, хоть пару часов счастлива и свободна здесь? И тут же внутренний голос отвечает мне — была. Хоть недолго, но была. Когда устраивала в своем паблике показательные акции, натравливая подписчиков на избранную жертву, даже не пытаясь разобраться, что и как произошло на сами деле. Любой во всеуслышанье мог обвинить любого — и этого было достаточно для набегов толп, желающих справедливости, а проще — просто спустить пар на случайном человеке.
Или, когда внушала Виоле, что одна на всем свете любит ее настоящей — а настоящей хотела видеть ее только с такой же бездной внутри. Когда говорила, что нужно перестать выслуживать любовь, нужно продолжать опускаться все глубже и глубже, до дна. И тогда только можно узнать, кто на твоей стороне. А после этих внушений — даже на похороны не пришла.
Или когда делала те самые фото в туалете, сломавшие пусть простенькую и незамысловатую, но единственную опору, на которой держалась Виолина жизнь.
Черт, она должна хоть что-то упомянуть из этого. Невозможно так сильно избегать правды о себе. Крис не хочет больше прятаться. Иначе — просто не пришла бы сюда.
И, несмотря на то, что я жду от нее упоминания пусть самых мелких грешков, пусть даже из желания позлить и спровоцировать меня, глядя мне в глаза ясным взглядом, Кристина произносит:
