Звонит мобильный — машина подъехала быстро, хоть это не может не радовать. Завязываю волосы в хвост, на ходу бросаю в рюкзак макбук и зарядку от камеры, хватаю вчерашнюю холщовую сумку, где лежит световая лампа (черт ее знает, понадобится ли она мне — я не знаю, где именно Дэн решил устроить место съемки, не знаю ни освещение, ни фон) и фотоаппарат, из которого я даже не выгрузила вчерашние фото.
Ух, молодец, Полина. Отлично подготовилась к анонсированному флешмобу. И пусть я не совсем помню, как давала на него согласие (и после этого я фырчу на Вэла?) пусть это локальная фотосессия в маленьком городке — но сам повод достаточно серьёзный и много значит для меня. Кроме того, я не привыкла халтурить — легкая съёмка, важная ли, если взялась работать — нужно выдать максимум.
Иначе, зачем, вообще, это всё?
Будто в компенсацию за утреннее невезение, мне второй раз подряд везёт с водителем. Таксист не отвлекает меня лишними разговорами, наоборот, сокращает маршрут и предупреждает о резких поворотах — за что я ему безумно благодарна.
Потому что, решив использовать последние несколько минут перед прибытием, я снова достаю макбук, подключаю интернет через раздачу сигнала с мобильного и открываю дневник Крис.
Я чувствую, что должна это сделать. Должна знать, собирается ли Кристина прийти, или нет. Это беспокоит меня, даже несмотря на то, что при одной мысли о встрече с Эмелькой, у меня на лбу выступает пот, которые я вытираю тыльной стороной ладони.
Или это меня от странички Крис так колбасит?
Последняя запись датирована вчерашним днём, вечерним временем — то есть, после того, как мы неожиданно встретились на пляже.
В ней нет ни слова о Виоле, обо мне, или о Вэле — хотя я прекрасно помню взгляд, которым Кристина смотрела на дизайнера, пока он активно подписывал «спонсоров» на мероприятие, спекулирующее, как она уверена, на смерти ее подруги. Или врагини?
Сама себе никак не могу дать окончательный ответ на этот вопрос.
Но от того, что я читаю, меня снова пробирает какой-то ледяной холод, и желание остановить машину, развернуться и сбежать с фотосессии, накатывает с новой силой.
«Мне кажется, что Земля остывает. Только еще никто не знает от этом. Все ведут себя как обычно, делают разную хуйню — ну, как всегда, как привыкли. С кем-то дружат, кого-то игнорят, строят какие-то тупые планы, собираются и дальше жить своей тупой, конченой, бесполезной жизнью.
А планета уже умерла. Никто не знает, что мы живем на трупе, пытаемся пить его мертвую кровь, выжать из него мёртвые соки.
И вот постепенно всё начинает меняться. И это становится заметно. Не сегодня, так завтра. И все понимают, что нам пиздец. Что мы — черви, копошащиеся на гнилой плоти планеты. А сбежать некуда. Вместо новых космических кораблей мы изобрели чаты виртуальных, блядь, знакомств и уколы красоты.
Мы понимаем, что выхода нет. Что не спрячешься даже в аду. Потому что ад — он здесь. Остаётся подыхать и разлагаться заживо в давно мертвом мире, понимая, что каждая минута, каждая секунда отсчитывает время до конца.
Скоро всё кончится.
Не будет ничего — ни этих тупых праздничков, ни будней, ни учебы, ни каникул, ни равнодушия, ни любви, ни ненависти. Все пропадёт, все остынет на мертвой земле.
Умрет даже время.
Останусь только я.
И мне не будет страшно. Потому что я давно живу в таком мертвом гнилом мире. И если для остальных — это невыносимо, то я давно привыкла.
Я сильнее всех вас, тупые мрази, привыкшие к улыбочкам, теплу и обнимашкам.
Потому что скоро вы все сдохнете. А я останусь.
Тогда и посмотрим, кто победил».
Я одновременно понимаю и не понимаю смысл слов Кристины.
Понимаю, что сегодняшнюю акцию она воспринимает как вызов, и вызов этот она принимает. А, значит, есть большая вероятность, что мы встретимся. Но почему она все время говорит о себе, только о себе? Ведь ее нешуточно оскорбляет наша с Вэлом «пляска» на костях Виолы, чьё тело еще не остыло в земле — я читала ее предыдущие записи, я не могу в этом ошибаться.
Почему тогда такие мстительные нотки в отношении всего мира — и опять обида за себя? Что он снова сделал ей? Кто опять перешёл ей дорогу?
Все эти вопросы я составляю на потом, едва мы сворачиваем в центр и подъезжаем к пятачку, где расположены увеселительные заведения нашего города. От удивления тут же забываю обо всем, влипая в боковое стекло — это что, пробка? Забитые дороги и невозможность припарковаться — у нас? Да никогда такого не было, это невозможно.
И, тем не менее, это так.
— К кафе я вас не довезу, тут это… только на вертолете, — резонно предупреждает водитель, и я понимаю, что не смогла бы с ним поспорить, даже если бы очень захотела.
Весь пятачок, разделяющий парк и кофейню Дениса, битком набит народом и машинами. Люди ухитрились расположиться не только перед входом, где предприимчивый Дэн устроил что-то вроде летней площадки, но и на газонах, на лавочках примыкающего парка, а некоторые особо находчивые залезли на деревья, чтобы видеть сразу всех.
Ещё спустя пару секунд понимаю, почему Дэн так воевал за этот проектор с поклонниками религиозных собраний — слева от входа, напротив импровизированной летней площадки, где продаются напитки дяди Коли, натянут большой белый экран, и по нему уже гуляет луч будущей трансляции.
Прижимая к себе чехол с камерой и сумку, медленно протискиваюсь к кофейне. К счастью, никто из присутствующих не узнаёт во мне специального гостя мероприятия — со все еще влажными после душа волосами и в любимых чёрных очках в пол-лица, скрывающих следы недоспанных ночей, я похожа на одну из них — на ту, которая просто пришла поглазеть на широко разрекламированную тусовку.
И это здорово. Мне нравится быть незаметной. Правда, в моем анонимном положении есть и сложности — я совсем не знаю, как попасть внутрь. Не без труда протискиваясь ближе, я вижу тонкого Сережку, настраивающего изображение через проектор. Расположившись у одного из столиков «летней террасы», которая охраняется недвусмысленного вида молодчиками (вероятно, помощниками грозного алко-спонсора) он не сразу слышит меня. А когда всё-таки удаётся докричаться, резво вскакивает и проводит меня сквозь ограждение, параллельно объясняя молодчикам, что без меня звёздный Вэлиал Донцов не начнёт своё выступление, и его стрим никто не увидит — ни купившие билеты, ни присутствующие на улице.
