На экране смарт-часов выскакивает зелёный кружок-сообщение: «Ну что, доехала? Когда домой?»
— Скоро… Как можно скорее, — быстро набираю ответ диктовкой на слух, чтобы придать себе больше уверенности.
И, закончив отвечать, поднимаю руку:
— Такси!
О том, что зря я устроила эти махи-взмахи, понимаю уже приземляясь на мягкое, проваленное до самого пола сиденье. Ни один водитель не отреагировал и не подъехал ко мне. Пришлось тащиться им навстречу, пытаясь не уронить чехол со штативом и натужно грохоча колёсами пластмассового чемодана по разбитому асфальту.
В машину сажусь к первому же таксисту, не торгуясь и не спрашивая цену у его напарников. Я знаю, что он сдерет с меня втридорога по местным меркам. Мне не жалко заплатить сколько он хочет. Все равно цены у нас сравнении со столичными выглядят смешными, к чему торговаться?
У нас. Не прошло и получаса как я здесь — а уже «у нас». Улыбнувшись этой вечной неприкаянности, спрашиваю у водителя разрешения закурить. С семнадцати лет я привыкла, что у меня нет дома. И «у нас» — это то место, где я нахожусь сейчас. Этот город не исключение, он не особенный. Просто когда-то я здесь родилась и недолго жила. Меньшую часть своей жизни.
— Зачем куришь? Тебе рожать ещё! — взгляд таксиста встречается с моим через зеркальце над рулем, и мне лень возражать. Делаю раскаявшийся вид и пожимаю плечами. С провинциальными таксистами лучше не спорить, и на переднее сиденье к ним тоже лучше не садиться. Если только не хочешь покурить и найти слишком активного собеседника на всю дорогу.
— Ладно, кури, — примирительно вздыхая, он опускает стекло рядом со мной. — Только пообещай, что бросишь! Молодая ж ещё! Зачем здоровье гробишь?
Я послушно киваю, щёлкая зажигалкой. За всю жизнь я так много спорила до хрипоты, что к тридцати пяти годам научилась не злиться из-за мелочей. А покровительственный тон в отношении меня — дело привычное. И я буду молчать до последнего, притворяясь испуганной студенткой. Я знаю, что как только открою рот, с таксиста слетит весь его павлиний вид. Пусть наслаждается ролью всемудрого отца. А я пока просто покурю.
— Затягиваешься как мужик! — тут же комментирует мою первую и впрямь слишком жадную затяжку водитель. — Куда только родители твои смотрят! Ты на каникулы или как? К кому приехала?
Я все ещё молчу, прикрыв глаза и прислушиваясь к звукам радио из старенькой магнитолы:
— В городе семь часов пятнадцать минут! Просыпайся, трудовой край! С новостями нашей области вас познакомит…
— К кому приехала, говорю? — делая звук тише, настойчиво повторяет таксист. — Папка с мамкой где живут?
— А нигде, — выдыхая дым в раскрытое окно автомобиля, говорю я. — Их давно нет. Умерли они. Я от наследства в пользу тетки отказываться еду. Долго откладывала, и вот — тянуть уже некуда. Как в таких случаях принято говорить? Сделал дело, гуляй смело. Вот я и хочу сделать все дела. Мне на Метростроителей остановите, ладно?
— Ты чьих это будешь? — подозрительнее приглядывается ко мне таксист. — Я в тех краях всех знаю… Тебя не припомню. Врешь, наверное? Точно — врешь! Не наша ты, сразу видно. Наверное, к хахалю своему приехала, а родичам наврала, и мне вот врешь, чтобы не спалиться. Ох девки, девки! Молодо-зелено! Творите дурь всякую, а потом каяться придётся.
— Сделайте радио, пожалуйста, погромче, — прошу я, понимая, что в сотый раз один и тот же разговор не выдержу.
Меня любят опекать таксисты и проводники, так уж сложилось. Может, какая-то печать вечного перекати-поле на лице, с улыбкой думаю я, мельком поправляя челку и заглядывая в водительское зеркало. Я люблю жизнь на колёсах. Даже к своей столичной квартире никак не могу привыкнуть и считаю ее скорее перевалочным пунктом. А вот случайные попутчики почему-то жалеют и поучают меня.
— И зачем тебе это радио? Что, правда глаза колет? Рот мне заткнуть хочешь, да? — смеётся водитель, довольный тем, что вывел на чистую воду ещё одну заблудшую душу.
Скользнув рукой в бумажник, я достаю купюру, равную той, сколько он запросил с меня за дорогу.
— Это вам за молчание, — привычным тоном говорю я. — Когда доедем, получите ещё столько же на чай. Хоть слово пикните — позвоню в ваш автопарк и накатаю такую жалобу, что весь месячный заработок улетит коту под хвост. Хотя стойте… Что-то я не вижу у вас никакого номера автопарка. Частник, да? Сборы и налоги, надеюсь, платите?
Водитель смотрит на меня, будто я плюнула ему прямо в широко раскрытое сердце. Объяснять, что мне не нужны его поучения, смысла нет. В городах, подобных нашему, люди не считают зазорным влезть к тебе в голову и выпотрошить ее подчистую. У них это называется «поговорить по душам». Я не смогу объяснить им правила другой жизни — той, к которой привыкла. Но сдерживать свои привычки попрошу. Или заставлю, один черт.
Остаток пути мы едем молча. Пытаясь показать, как резко испортилось его отношение ко мне, таксист натужно сопит, изредка бормоча сквозь зубы что-то, подозрительно напоминающее ругательства. Видимо, он думает, что я вспылила, обругав его, и сейчас мне стыдно. Но мне хорошо. Переживать из-за отношения людей я перестала ещё раньше, чем сбежала из этого города.
Наконец, мы подъезжаем по указанному адресу. Я расплачиваюсь с водителем, не забыв и въедливые чаевые, которые пообещала за молчание. Таксист презрительно морщится, но деньги берет, сопроводив их словами не то «спас-сибо», не то «с-сучка».
Демонстративно он не помогает мне забрать багаж — мой вызывающе розовый чемодан на колёсах и большой наплечный чехол со штативом, из-за которого спутал меня со студенткой. Меня это забавляет — я не переношу, когда прикасаются к моим личным вещам, так что, сам того не желая, он оказал мне услугу.
Благодарю таксиста за участие и приятную дорогу, наблюдая за тем, как показное недовольство на его лице становится искренним. Теперь моя цель — ветхое и обшарпанное здание, совмещающее в себе паспортный стол, нотариальную контору и службу по имущественным вопросам. Вслед несутся прощальные реплики водителя. Ага, значит все-таки «сучка». Не он первый, не он последний меня так называет. Подобная стабильность в оценках даже радует.
Должно же в моей жизни быть хоть какое-то постоянство.
Прислушиваясь, как тоскливо, словно жалуясь на свою жизнь, грохочет колёсами по разбитому асфальту чемодан, в сотый раз напоминаю себе — Полина, помни о том, что мир разный, у людей разные привычки и разная жизнь. И не таскайся со своими правилами в чужой монастырь.
