Пауза, пришедшая на смену ее словам, такая тяжёлая и плотная, что у меня начинает звенеть в ушах. Не знаю как, но Тамара Гордеевна смогла заставить нас почувствовать себя виноватыми, как будто мы все недостойны той любви, которую вложили в нас родители — пусть даже сущие крохи. Вот так вот просто — недостойны и малодушны.
Ничего себе, сила влияния, думаю я, выходя из подобия транса. Настоящее колдовство. Что там у нас говорили — казачки с хуторов умеют колдовать, превращаться в телегу, в колесо и в кошку, воровать надои у коров, наводить порчу или заставить человека делать то, что ему прикажут. Против воли и здравого смысла начинаю думать, что эти суеверия ходили в народе неспроста. А уж если всю силу и мощь такого влияния направлять на кого-то одного, прицельно, внушая ему свою волю — как тут устоять.
Особенно если бьют по самому больному, внушая мысль о сыновьей неблагодарности в ответ на безграничную любовь.
Неизвестно, сколько бы длилось наше молчание, если бы не голос Златы, чью непосредственность не берут даже проникновенные речи Тамары Гордеевны:
— Ба! Так от этого же не умирают! Это ненастоящая болезнь, это самовнушение! Психосоматика называется!
Выдыхают все, а Тамара Гордеевна, ни капли не сердясь на внучку, смеётся и треплет ее по рыжим волосам.
— Ну вот и я не умерла. Артурка остался, завёл тут дело, вон какой у него бизнес обстоятельный получился! И все свои глупости с этой федерацией и переездом в город, где его чуть не убили, оставил. Теперь уже навсегда.
Да что вы? Так ли уж и навсегда? Сцепив зубы и сжав кулаки, я цепляюсь взглядом за нахохлившегося Вэла, сидящего на бортике дивана (на том самом, где совсем недавно стояли дядь Бориры рюмочки) и рассеянно проглядывающего фотографии в семейном альбоме.
Вэл, скажи что-нибудь, ты очень нужен мне прямо сейчас, Вэл! Мое напряжение от того, что я узнала сегодня, вот-вот выстрелит, и произойти это может в любой момент. Ты можешь меня отвлечь, успокоить, переключить мое внимание — сделай это, Вэл!
Но дизайнер, так же, как и все, поддавшись магии рассказов Тамары Гордеевны, умиротворенно доедает с тарелочки фруктовый лёд, причмокивая губами. Кажется, он сейчас, точно так, как и я когда-то, окунулся в безмятежность детства и переигрывает его, переживая самые сладкие моменты, в доме, где тебя готовы холить и лелеять, любить и заботиться — и никогда не выпустить за его границы, как бы ты ни пытался вырваться.
Квартира Никишиных, такая уютная и гостеприимная, кажется мне заколдованным садом, совсем как тот, в который попала Герда в поисках Кая, проспав и прогостив там вместо нескольких часов несколько месяцев — и я чувствую нарастающую панику.
Так, приехали. Только этого не хватало. Но по своему шумному дыханию и вспотевшим ладоням, понимаю, что не преувеличиваю. Чего доброго, меня сейчас накроет та самая паническая атака, которыми страдает Вэл, а теперь, кажется, и я от него заразилась.
— Я… Я отойду на секунду. Я водички попить. Я быстро, — начинаю бормотать, убирая с колен тяжелый альбом и поднимаясь с дивана. Тут же ловлю на себе острый взгляд Вэла и показываю жестом — мне бы воды, ну ты понимаешь, после вчерашнего.
— Что такое, Полиночка? — беспокойство, звучащее в голосе Тамары Гордеевны непритворное и искреннее, в отличие от моей отмазки с водичкой.
— Все в порядке. Я за водой, в ларёк, вниз, на секунду.
Пить я, конечно же, не хочу. Я хочу курить и сбежать отсюда побыстрее, а потом…
— О, а ты куда это собралась? — в коридоре у самой входной двери я наталкиваюсь на Наташку, вернувшуюся к нам вместе с младшей дочерью. Такая же чернявая и до невозможности хорошенькая, Алуничка сидит на руках у матери и аппетитно причмокивает пустышку, глядя на меня ярко-синими глазами из под закрученных густых ресниц. Одного взгляда хватает, чтобы понять — гордеевские гены в ней не подкачали и она — ребёнок этого клана гораздо больше, чем семьи своего отца, укатившего восвояси и, может, не собирающегося возвращаться. Внучка, которую вся семья будет любить-лелеять-обожать, обеспечит ей самое лучшее в мире детство — и даст перешагнуть за порог только на своих условиях, только в то счастье, которое заготовили для неё с рождения.
— Приве-ет! — говорит вместо дочки Наташка и машет мне ее пухлой ладошкой. — Смотри, это теть Поля, мамина подружка. А это Алуничка, вредная клубничка, опоздала на дневной сон сегодня, да? И в другое время спать не хочет! Ну вот что с ней поделать? А ты куда это намылилась, Полька? Мы с Алуничкой к тебе погулять пришли! Вот, на, репетируй! — пытается передать мне ребёнка на руки Наташка, а я всячески от неё отмахиваюсь. — Может, торкнет тебя, и себе такую красотку захочешь?
— Да нет, Наташ, ну не надо, — с долей чёрного юмора понимаю, что она не так уж и далека от правды, и похожая красотка с такими же глазками, ресничками и губками вполне могла бы появиться и у меня, только вот вряд ли Наташку бы это обрадовало. — Алуничка, привет! Какая же ты куколка… эй, да держи ее лучше, уроним же! Блин, Наташа! Мне тут срочно воды надо… И покурить, у меня ещё голова кружится после вчерашнего, аккуратнее с ребёнком!
— Вот бля, — искренне растрогавшись, говорит Наташка и доверительно наклоняясь, шепчет мне на ухо: — Меня саму штормит, сейчас бы покимарить… Только малую надо кому-то сбагрить, мамка после таких приколов на меня всегда сердится и специально не берет нянчиться, и девчонкам запрещает. Типа, чтоб я знала, как куролесить. Прикинь, да? Точно как в школе.
На секунду останавливаюсь, глядя на Наташку и испытывая жгучее желание ее обнять. Она такая, какая есть — без притворства. Моя подруга детства, с которой у меня так много связано, и которая, как только появляется, сразу отбрасывает меня лет на двадцать назад, когда мы были с ней две малолетние оторвы, подкладывающие носки в лифчик и пишущие письма от вымышленных поклонников первым зубрилкам класса.
Но как там сказал Вэл, оценив масштаб моей личной драмы? Ты росла в этой семье, но все уже прошло. Ты выросла, Полина. А сейчас настоящее.
Настоящее важнее, думаю я с кристально-чистой уверенностью, которая приходит на смену всем сомнениям. И, не испытывая ни малейших колебаний, быстро обнимаю Наташку, как и хотела, и отпускаю от себя.
— Мне на самом деле надо выйти провериться, Наташ. Не сердись на меня.
— Да я что, — тяжело вздыхая, Наташка подсаживает Алуничку повыше на локте. — Понимаю, я б и сама сейчас вышла воздуху глотнуть. Ты надолго на перекур? Возвращайся давай быстрее, стемнеет и мы к Дениске пойдём, он нам нам по пивку обещал. Ох, Полька, ну все как раньше, — смеётся она, повторяя мои мысли. — Только сегодня мы не сильно, так, посидим с часок, а то я завтра с кровати не встану. Не семнадцать-то давно уже. Все, давай, беги! Беги и вертайсь быстрее.
Ничего не отвечаю, даже не киваю ей в ответ на эти слова — только хватаю с полки свою сумку-рюкзак, на ходу ныряя рукой внутрь и бегло проверяю содержимое — так, макбук, кошелёк с картами, запасная зарядка, мини-чехол с наушниками, ключи — все на месте! Вчера за мной явно кто-то хорошо присматривал, раз не потеряла ни одной важной вещи, замечаю про себя, громко хлопнув дверью и сбегая вниз по витой гулкой лестнице.
