Судя по дате — двенадцатилетняя Виола читает патриотические стихи, томно гримасничая и всеми силами изображая любовь к родине. Но получается у неё это на удивление мило и забавно. Все дело в улыбке — кажется, она у неё действительно на миллион. Когда девочка улыбается, удержаться от ответной реакции просто невозможно.
Мои мысли тут же подтверждает и Вэл:
— Ну да, пусть она не семи пядей во лбу… но в ней есть что-то, кроме внешности. Энергия есть, харизма. Она так смотрится на сцене и уверенно себя подаёт, что будь я главным среди судей, сам бы вручил ей этот приз. Так что мамаше даже не пришлось бы со мной трахаться, — язвительно добавляет он, прекрасно понимая, каким образом были налажены хорошие отношения с жюри и собственная деточка продвинута в призеры.
Снова толкаю друга в бок, желая сбавить градус сарказма, отвлекающий меня. Не знаю, что ищет Вэл, а мне вот нужна разница, тот самый перелом, который случился с Виолой перед последним классом. Я очень хочу посмотреть ее записи именно этого времени — возможно, они дадут нам подсказку, было ли это связано с «разоблачительным» постом в паблике, либо же ее просто достала роль куклы и вечного украшения стола.
Но, судя по записям Виолы, ее эта роль ни капли не тяготила — наоборот, она в ней очень гармонично себя чувствовала.
— Слушай, может, это тот случай, когда воспитание маменьки пошло на пользу? — интересуюсь я у дизайнера. — Смотри, как ей нравится быть в центре внимания. Желания родителей и детей полностью совпадают. Нет даже вечного конфликта поколений.
Мои слова подтверждают фото Виолы с матерью — став старше, она окончательно перешла в статус подружки. Вот семейное фото с пляжа — две ослепительно яркие блондинки игриво изгибаются, позируя рядом на камнях, заменившим песок на нашем самодельном озере. Вот они вместе едят мороженое, соблазнительно облизывая ложечки и озорно подмигивая, а фото сопровождает надпись «Настоящие мужчины предпочитают блондинок»
— Пошлятина… Пошлятина… Опять пошлятина… Это ложка, а не хер, ты чему ребёнка учишь? Рановато ещё! — Вэл грозно тычет пальцем в экран, после чего поворачивается ко мне в ответ на вопрос. — Воспитание, говоришь? Это курсы малолетних шалав, а не воспитание. И мать — в роли гуру и коуча. Разве это воспитание?
— Ты смотри, как тебя на мораль пробило, — удивляюсь я. — Я-то думала, у тебя подгорает исключительно от безвкусицы.
— Нет, ну всё их позирование — это вырвиглаз, конечно, — переходя на новую страничку, уверенно отвечает дизайнер. — Но я такого дерьма немало в жизни видел. Только ладно бы мамаша со своими подружками так звездила. Так нет же, она сама подыгрывает вместо того, чтобы гонять ее. И это весьма херово, Полина. Весьма херово.
— А что классного в том, чтобы гонять? — удивляюсь я. — Что-то у тебя слишком альтернативный взгляд на воспитание девочек, Вэл
— Ничего не альтернативный, — стоит на своём дизайнер. — Если бы она ее чуть в рамках держала, то непременно бы городила всякую белиберду типа: «Учись, а то в дворники пойдёшь, я тебя всю жизнь кормить не собираюсь» и так далее. Какую ещё хрень говорят в таких случаях?
— Если не поступишь, пойдёшь на рынок носками торговать, — говорю я, вспоминая угрозы, которые слышала от родителей в детстве. — Или полы в морге мыть. Потому что в приличное заведение и на порог не пустят.
— Ну вот, вот. Перспективы, конечно, не фонтан, особенно про морг, — морщится дизайнер. — Но хотя бы показывают, что есть ещё в жизни что-то кроме сисек и статусов про каблуки. А так — у этой Виолы в голове сформировалось, что она красивая и все тут. И больше ничего, понимаешь?
— Нет, не понимаю.
Дизайнер нервно вздыхает, закатывает глаза, делает большой глоток прямо из бутылки и терпеливо пытается объяснить мне свою мысль:
— Ты только не тупи, а выслушай, что я хочу сказать. Я прекрасно понимаю, что в идеале мать должна быть доброй и беречь своё дитё, но и не скрывать от него правду жизни, и видеть в нем личность, не переносить свои страхи, бла-бла-бла, и все такое. Вот только скажи, ты много в своих ебенях видела таких? Если тут все вкалывают за копейки, им не до высоких материй и задушевных разговоров, сама же говорила! Так что если брать два зла — воспитание по старинке, когда тебя пугают панелью, моргом или носками на рынке, или вот это вот «Продай свою жопу, пока молодая» — лучше, всё-таки, первое. Почему, спросишь меня?
— Почему? — интересуюсь я, понимая, что Вэл прав, и воспитание в наших краях чаще всего проходит именно таким способом — из девочек растят либо ломовых лошадей, либо содержанок.
— Потому что это одно узкое ампула! — торжествующе поднимает он палец вверх. — Девчонка играет того, кого в ней видит мать, соседи, улица. И играет только одну роль. Только одну! Красотку. Она уже так вросла в этот образ, что стоит пошатнуть ее уверенность в том, что она красавица — и все, на ее месте ничего не останется. Ноль! Зеро! Тень, пустота!
— Тень? — снова хватаюсь я за это слов, которое странным образом постоянно всплывает, когда дело касается Виолы. — Ты что, намекаешь на обезличивание? Деперсонализацию?
— Херолизацию, Полина! Нахваталась тут умных слов и лепит куда попало! — раздраженно прерывает меня Вэл, на что я тоже не собираюсь молчать.
— Ой, кто бы говорил! Ты, ментальный детокс по дауншифтингу!
— Ой, все! — кривляет он меня и снова пьёт своё вино — как мне кажется, очень обижено. — Я тут пытаюсь тебе душу человека наизнанку вывернуть, а ты мне эти свои термины в глаза тычешь!
— Ну, извини, — понимая, что историю Виолы Вэл воспринимает так близко к сердцу, потому что видит в ней отчасти себя — точно как и я сразу начала защищать Злату, среднюю Наташкину дочь, увидев в ней свои детские проблемы. — Я внимательно тебя слушаю и не перебиваю.
Какое-то время мы молчим, пока Вэл нервным движением достаёт свой вейп и заправляет его. После чего, выпустив первое облачко ароматного пара, продолжает.
— Я вот о чем хочу сказать, — подозрительно зыркает он на меня в ожидании ненужных утончений, но я молчу как партизан. Сейчас как раз тот случай, когда мне снова надо навострить уши и внимательно слушать. — Что если бы она знала, что есть ещё что-то в жизни — ну какая-то херня типа необходимости работать, или учиться, чтобы морги не мыть, или вообще бороться за место под солнцем, после разрушения старого образа она бы могла нацепить на себя новую роль. Типа «я сама», которую ты так любишь, или какой-нибудь упоротой карьеристки, или блогерши — вот почему при такой популярности она не попытались раскрутиться и монетизировать это дело? Почему не захотела стать самой популярной? Срубить себе миллион подписчиков?
— Тут уже есть своя популярная блогерша, — говорю я, понимая, что за образом Виолы снова возникает образ Кристины — как альтер-эго, или как то, чего у кого-то из них никогда не было, но что вторая имела в достатке. У Виолы были любовь и обожание, о которых Кристина не могла и мечтать, у Крис же — власть и влияние, которые могли бы удержать Виолу от слепого подыгрывание толпе. Как же странно и пугающе переплетены судьбы этих девочек, в очередной раз понимаю я, делясь этой мыслью с Вэлом.
