— Отличи-ично, — моментально теряя весь свой запал, говорю я, понимая, что все ещё хуже, чем я думала. Значит, в семье Артура я ещё и культовая фигура, образец для подражания. Какой же бред, меня бы ещё канонизировали для полного счастья!
— И тебя не смутило не только то, что я ровесница твой сестры, но ещё и местный монумент? Типа жутких портретов классиков в почетном углу?
— Нет, — только и говорит он, продолжая смотреть мне в глаза — и следов вранья в его взгляде я не вижу.
— А… а почему, Артур? Это же все очень мутно на самом деле. Любого можно сделать мумией из склепа, создав из него тупой идеал, весь такой непогрешимый. Вот только общаться с ним после этого никакого желания не возникнет. У меня бы точно не возникло.
— Ну, лично тебя я так никогда не воспринимал. Для меня ты и всё то, о чем говорили у нас дома — два разных человека. Нет, не подумай — о тебе всегда только хорошо отзывались. И мама, и сестры. Но иногда реально перегибали палку с нотациями… ты в них такая правильная была. А на самом деле — ты живая. Такая живая, что… — он умолкает на пару секунд, пытаясь подобрать слова. — Рядом с тобой тоже… живешь.
— Да меня только на кладбища запускать, чтобы трупы из-под земли поднимала… — иронией я сбиваю искренность признания, стараюсь не поддаваться влиянию его слов. Именно такая простота и откровенность, с которой Артур открывается мне, обезоруживает сильнее всего. Но сейчас нельзя, нельзя вестись на такое, поэтому продолжаю гнуть свою линию.
— Слушай, ну, я тебя не понимаю. То есть, ты приходишь на вечер, видишь дамочку, с которой у тебя было с утра свидание — и тут тебе так — раз! — говорят, что это, мол, такая-то и такая-то, святая женщина из разряда «Сначала добейся», а ещё она тебя на двенадцать лет старше, и молодёжь поучает, как жить. И после этого я не показалась тебе каким-то пыльным памятником? Как подумаю, что я типа идеал — мне от самой себя тошно становится.
— Нет, Полина, — настойчиво повторяет он. — Я же говорю — то, как о тебе рассказывали, я никак с тобой не соотносил. Я видел на сцене тебя, а не этот самый портрет классиков или как ты там сказала.
— Да? А почему? — я на самом деле поражена его позицией.
— Потому что человека надо воспринимать вот так — один на один. Его самого, понимаешь? А не через то, что о нем говорят или с кем он связан.
Какое-то время молча сижу, пытаясь понять, что я только что услышала — настоящую мудрость, высказанную простыми словами, или наивное утверждение, никак не связанное с реальностью. Снова смотрю на Артура — пусть мы знакомы недолго, но причин подозревать его в незрелости у меня нет и не было. Наоборот, с ним всегда так легко и надежно, и, может…
А вот и ловушка, Полина! Сейчас под влиянием ситуации ты решишь, что ничего не имеет значения и что можно по-молодецки сказать «эге-гей!», бросить вызов всему миру и разрушить старые крепкие связи, не задумываясь о последствиях. Хорошо же он меня подвёл к этому — благо, я вовремя спохватилась.
— Так, хорошо… — хотя, ничего хорошего в этом, конечно же, нет. — То есть, ты узнал, что я и есть та самая пугалка Полина, и никак при этом себя не выдал…
— Да ты шутишь? — искренне недоумевает он. — Не выдал? Я думал, что спалился с первой минуты и ты никуда со мной не поедешь! Ещё в машину со мной не сядешь, потому что решишь, что я какой-то больной или пьяный… У меня руки даже на руле тряслись, ты что, не видела?
Удивленно качаю головой из стороны в сторону, понимая правду — не только я была не в себе, так что не замечала очевидных звоночков. Мы оба были хороши. И тогда, и сейчас остаёмся.
— Я ещё коньяк из горла пил, — продолжает Артур. — Не скажу, что это прям обычная моя привычка.
Не могу сдержаться и вместе с ним смеюсь в ответ на эти слова. Да-да, все так и было. Как же все было здорово тогда.
— Так это ты от своих со мной с выпускного сбежал? — наконец, доходит до меня эта потрясающая мысль.
Ай, я молодец. Сначала выбесила Наташку своей выходкой, потом сбежала с праздника, ещё и младшего брата, надежду и опору семьи, прихватила. Ух, молодец! Настоящий человек, которого можно и нужно ставить в пример собственным детям.
— Да ладно, Полин. Ты тут ни при чем. Я все равно собрался уходить. Терпеть не могу такие сборища, хоть и должен приходить на каждое.
— Зачем? — недоумеваю я.
— Я — часть семьи. Обязан поддержать.
— Вот видишь! — ловлю его на слове. — А говорил, что надо человека отдельно от всего воспринимать. А у каждого из нас есть свои связи и обязанности!
— Я, если что, не сторонник этого, — хмуро отвечает он.
— Чего — этого?
— Того, что если человек родился в семье, то он ее часть навсегда. У каждого может быть своя жизнь. Это семья, а не рабство. Все должно быть добровольно.
— Ох, Артур, Артур… — впервые мне хочется произнести эти слова едва ли не свысока, тоном умудрённой тетеньки. — Ну ты что, не знаешь своих? Попробуй расскажи им о том, что у каждого может быть своя жизнь. Да у вас же каждый по отдельности гол как сокол и один как перст! — вспоминая далекое детство и первые гости у Наташки, когда то же самое говорил за столом Гордей Архипович, добавляю я. — И только вместе вы — кулак, который может ударить против всех. Тебя никогда не отпустят полностью, вот так, чтобы все ниточки порвались. Да и зачем тебе их рвать?
— Потому что достало… — совсем тихо, будто обращаясь сам к себе, произносит Артур и тут же встряхивает головой, возвращаясь в реальность.
— И это они тебе все время звонили? — вспоминаю бесконечные сбрасывания звонков и разговоры, после которых Артур возвращался таким взбешённым, что этого тяжело было не заметить.
— А кто ещё. Но сейчас уже не то. Раньше было чаще.
— Чаще? — удивляюсь я. — Куда ещё чаще?
— Ну, всякое было, — в общих словах отвечает он, и я снова вздыхаю. Похоже, любую конкретику из него надо вытягивать клещами. — Я просто стал отключать телефон. Сразу все, конечно, обижались, но потом привыкли. По-другому я бы даже работать не смог.
— Да ну, ты преувеличиваешь, — возражаю я, вспоминая, как Тамара Гордеевна интересовалась делами детей, но чтобы слишком уж наседать — такого не было. Наоборот, к ней всегда хотелось подойти самой, спросить совет, поделиться секретами. — Артур, у тебя же мировая мама! Никогда не видела, чтобы она была клушей или душила кого-то своей заботой. Ты сейчас как о других людях мне рассказываешь, вообще.
— Они все мировые, Полин. Нет, я серьезно, — Артур при этом смотрит куда-то поверх моей головы. — Все очень хорошие. Мне с ними повезло. Они меня любят. И я… их… — он умолкает ненадолго, а я терпеливо жду. — Мама никогда не звонит больше четырёх раз в день. И сестры тоже. Аля, например, где-то пару раз в неделю. Нина чуть чаще. Наталья не считает, сколько раз звонит. Иногда днями не слышно ее, а иногда — через каждые полчаса. Она боится одна ездить в маршрутках и на такси, так что я ее вожу, — и я с грустной улыбкой киваю, понимая, насколько точно он описал манеру общения Наташки. А ещё ее постоянные звонки — забери меня, отвези меня, сегодня есть машина, сегодня нет машины. Оказывается, в это самое время от меня и при мне она звонила Артуру. Мир внезапно начинает казаться мне маленьким и тесным, размером с игольное ушко.