Мария называла гориллу «он», и это было выразительнее, чем привычное «она»…
Мудрость смирившейся гориллы… Интересный образ!
Мудрость смирившегося…
…А письма с угрозами все приходили – капитан Астахов, чертыхаясь, собрал уже целую коллекцию. Письма все шли, но ничего не происходило. Угроза из трагедии превращалась в фарс. Человек, рассылающий письма, сидел в тени и чего добивался – бог весть. Чертова химера! Смысла в письмах, похоже, не было. Их собралось уже двенадцать, они приходили то каждый день, то через день, из разных почтовых отделений. Сколько же их нужно до критической массы? Никто не знал, даже Митрич. Денис Котляр сидел дома, продукты ему приносила служба доставки.
Глеб Никоненко работал с бумагами в офисе, готовя ликвидацию агентства. Поздно вечером он возвращался домой пешком; иногда оставался ночевать на работе. Он оброс щетиной, был хмур и сосредоточен, на приглашения Вербицкого расслабиться отвечал отказом. Он ушел в себя, привыкал к одиночеству. О чем он думал, когда не занимался с бумагами, неизвестно. Возможно, по совету Марии раскладывал по полочкам события последнего месяца. А может, подводил итоги своей жизни, «платил» долги и готовился к новому старту…
* * *
…Раиса Витальевна открыла глаза, обвела взглядом белые стены палаты, откашлялась и спросила:
– Я в тюрьме? – Голос у нее был едва слышный и сиплый.
Случившийся рядом капитан Астахов обрадовался и поспешил заверить ее, что это не тюрьма, а всего-навсего больница.
– Что случилось? – спросила Кускова. – Почему? Я умираю?
– Нет, Раиса Витальевна, вы не умираете. Вы были в коме больше двух недель…
– Почему? Он хотел убить меня?
Как ни хотелось капитану Астахову подтвердить ее слова, он удержался от соблазна и спросил:
– Кто?
Ему показалось, она ухмыльнулась – губы дрогнули, и раздулись ноздри.
– Максим! – выговорила она отчетливо. – Мой муж. Он убил Кошку и хотел убить меня. Живешь с человеком целый век и не знаешь, что он такое. Улыбается в лицо, а за спиной корчит рожи… вместе с Кошкой.
Капитан сообразил, что Кошка – не кто иной, как Елена Антошко, и спросил:
– Вы уверены? А мотив?
– Подкинул жемчужину… Откуда жемчужина, если не он? – Кускова уставилась на него в упор черными пронзительными глазами. – Мотив? Деньги! Как всегда… Она не была первой, у него и раньше случались женщины. Я дала ему понять, что буду бороться. Он пришел ни с чем и ушел бы ни с чем.
– Бороться? Каким образом? Вы пригрозили ему?
– Оставила открытый файл с объявлениями адвокатов по бракоразводным делам, это такие акулы… До прямых угроз не дошло, он понял.
– Зачем убивать? Сказал бы Кошке, что все кончено…
Раиса Витальевна отвела глаза, задумалась. Закрыла глаза. Она казалась мертвой, только руки, с силой вцепившиеся в одеяло, говорили обратное.
– Да, не нужно было убивать, – сказала она наконец. – Неужели нет другого выхода? Я читала, что все убийцы психопаты. Это правда?
Теперь задумался капитан Астахов.
– По-разному, – сказал после паузы.
– Молодая, красивая… – с тоской произнесла Раиса Витальевна. – Черт с ними, с деньгами! Пусть бы уходил. У меня никогда не было детей. У вас есть дети?
– Пока нет.
– Не опоздайте. Что со мной случилось?
– Передозировка снотворного и водка.
– Я не пила снотворного! Водка… да. Снять стресс. – Она ухмыльнулась угрюмо. – Это Максим?
– Ваш муж вызвал «Скорую»…
– Максим спас меня? – удивилась она.
– Да, он вас спас.
– Нервы сдали… или пожалел?
Капитан пожал плечами…
Глава 34. Гром грянул
Ничтожный человек! что жизнь твоя? – Мгновенье.
Взглянул на дневный луч – и нет тебя, пропал!
Из тьмы небытия злой рок тебя призвал
На то лишь, чтоб предать в добычу разрушенья;
Как быстра тень, мелькаешь ты!
В. А. Жуковский. Человек
Двадцать седьмого января, в субботу, в своем кабинете был застрелен Денис Котляр. Мария, не сумевшая дозвониться, а потом и достучаться до него, позвонила капитану Астахову.
Котляр был застрелен из пистолета тридцать восьмого калибра – пуля проделала аккуратное отверстие посреди его лба, как раз над переносицей. Гильзу убийца не потрудился поднять с пола и унести, она так и осталась лежать у двери кабинета. Смерть наступила сразу, жертва вряд ли осознала, что произошло. К моменту приезда бригады в двенадцать двадцать три Котляр был мертв около двенадцати часов. То есть смерть наступила в полночь. В момент расстрела он сидел за столом. От ударной силы его тело откинулось на спинку кресла и завалилось набок, но он не упал, а продолжал сидеть; глаза его были открыты – казалось он смотрит на кого-то, стоящего на пороге…
В квартире шел ремонт, мебель была сдвинута и накрыта полиэтиленовой пленкой. Котляр переселился в кабинет, работал за письменным столом и спал там же на диване. Сейф был заперт; в верхнем ящике стола лежал пакет с деньгами – шесть тысяч долларов, – он остался не тронут. Убийца словно хотел сказать, что он не грабитель. Следов, ведущих к жертве, не было – убийца не подошел к Котляру. Он не оставил ни красной розы, ни черного траурного банта, ни надписи на стене… что-нибудь вроде: «Месть!» или «Умри, убийца», в лучших традициях хрестоматийных мстителей. На полу гостиной и кабинета были выявлены следы обуви, испачканной мелом, не принадлежащие хозяину. На двери с наружной стороны обнаружили царапины – это позволило заключить, что убийца воспользовался отмычкой. По предварительной версии, убийца открыл дверь, вошел, пачкая обувь мелом, после чего проследовал, оставляя следы, через гостиную в кабинет, где горел свет, и стал на пороге. Котляр оставался в кресле, он не попытался вскочить при виде незнакомца – это говорило о том, что тот выстрелил сразу. Выстрела никто из соседей не слышал, то ли из-за работающего телевизора с очередным убойным сериалом, то ли убийца воспользовался глушителем.
Консьержки в ту ночь не было, она сидела с больным внуком. Хозяйка квартиры сверху показала, что поднималась в лифте вместе с незнакомым человеком, который вышел на третьем этаже, где находилась квартира Котляра. Он вышел из лифта, кивнув ей, и она поехала дальше. Это было в одиннадцать пятьдесят три, она машинально взглянула на часы, подумав, кто бы это мог быть. Раньше она его никогда не видела. По ее словам, это был обыкновенный человек среднего роста, лет сорока, с темными волосами, без головного убора, в массивных очках с затемненными стеклами, в коротком сером пальто, с папкой под мышкой. Никаких особых примет у него не было; на руках черные замшевые перчатки, вокруг шеи черный шарф. Она задумалась, когда ее спросили, сумела бы она опознать этого человека, и покачала головой – не уверена. В лифте было полутемно, рассматривать его было неудобно, голоса его она не слышала. От него слегка пахло влажной шерстяной тканью – шел снег. Серьга в ухе! В левом ухе у него была маленькая серьга-скобочка белого металла. Жабик, Петр Зосимов, также упоминал о серьге.
