– Если бы он опять напал и стал скалиться, то узнал бы, а так, наверное, нет. Туалетную воду узнал бы, и дубленку, и шапочку… Синяя с белыми полосками. Но сейчас у него, наверное, другая, пять лет все-таки прошло. Я даже не уверен, что именно он приходил на каждый спектакль, ребята говорят, тот же, а я не уверен: тот, что ходил, вроде длинный и тощий. Или потому что без дубленки? Вокруг Поль до фига крутилось, она девушка видная… была. Я пошел за тем, кто шел за ней… вроде бы, а потом он свернул на Кавказ, может, он вообще шел не за ней, а просто так, погулять у реки. Ой, – вспомнил, – у него серьга в левом ухе! Точно! – и засомневался: – Или в правом?
Капитан Астахов только чертыхался мысленно, слушая свидетеля. Весь его опыт как оперативника восставал против идиотизма ситуации, где все было не так. Вдобавок ко всему, морда у фоторобота получилась какая-то дикая и неубедительная, с такой опасно ходить по улице и в общественный транспорт не пустят. Жабик долго всматривался и наконец сказал, что вроде похож и в то же время не очень – у того нос побольше будет. Куда уж больше!
Савелий рассказал с намеком, что в раннем детстве читал книжку про шпионов, называлась «В погоне за призраком». Скорее уж химера, сказал Федор Алексеев, как всегда находясь в плену исторических аллюзий.
– Химера? – спросил капитан Астахов. – Что за зверь?
– Огнедышащее чудовище с головой льва, туловищем козы и змеей вместо хвоста, – поспешил объяснить Савелий.
– В эпоху Возрождения слово приобрело новый смысл – ложная идея, пустой вымысел, – добавил Федор. – Маньяк-химера.
Капитан только вздохнул…
…В результате повторного опроса сотрудников «Мегамакса» Максима Кускова задержали по подозрению в убийстве Елены Антошко. Он свою причастность отрицал, так как, наоборот, считал жертвой себя: потерял любимую женщину, жена – убийца, а ту девушку, подругу Елены он толком не знал, с какой стати ему ее убивать. Мэтр Рыдаев сделал стойку и кинулся на защиту нового клиента, невзирая на имеющий место конфликт интересов – видимо, окончательно сбросил прежнюю клиентку Раису Витальевну Кускову со счетов.
Подруга Раисы Кусковой, Шура из бухгалтерии – Александра Ивановна Борсук, – после третьего сеанса просмотра видеозаписи долго мялась и наконец сказала, что мужская спина слева напоминает ей Максима Кускова. Она, правда, не уверена, а в первый раз не сказала, потому что была не уверена еще больше. Скажешь, а потом не отмоешься, а дело серьезное. А вот в том, что Рая не могла никого убить, она уверена на все сто. Да она и мухи не обидит! Секретаршу Настю вызывать на допрос не стали ввиду ее интересного положения, тем более она ушла в декрет. Спину хозяина опознала также его прежняя подруга Ирина Кудрявец, но тут могла иметь место банальная месть. Запасной выход имелся, и окна выходили на сверкающий неоном портал кинотеатра; кассирша вроде опознала в Максиме Кускове последнего зрителя, который хапнул билетик перед самым началом, но поручиться не могла.
А Раиса Витальевна все спала и никак не приходила в себя; капитан Астахов уже и надеяться перестал. Он всматривался в ее синеватое лицо с заострившимся носом и черными впадинами глазниц, в черно-седые патлы, разбросанные по подушке, переводил взгляд на зеленые бегущие графики в окошках сложных аппаратов, поддерживающих в ней жизнь. Он вспомнил, как философ однажды рассказал про одну греческую богиню, с ножницами, которая перерезает нитку жизни. Он представил себе, что где-то там, в эмпиреях… тьфу! сидит эта самая с ножницами и собирается перерезать нитку Кусковой. «Жизнь наша – нитка!» – воскликнул мысленно капитан Астахов, и ведь ничего не поделаешь, возьмет и чикнет…
Федор Алексеев получил копии основных материалов по делу семилетней давности об убийстве женщины в парке, но как ни чесались у него руки тут же засесть за работу, пришлось отложить до лучших времен: днем он занят в бурсе, вечером встречается с Марией и поздно ночью провожает ее в гостиницу…
– Останься, хоть выспишься, – говорил Федор.
– Это неприлично, – отвечала Мария, закрывая ему рот рукой. – Я ночую только дома.
– Странные у тебя понятия о приличиях, – говорил Федор, целуя ей руку.
Она засыпала на час, а он лежал рядом, прислушиваясь к ее дыханию и улыбаясь во весь рот.
Потом они ужинали в китайском ресторанчике поблизости, и он провожал Марию в гостиницу – через площадь, где они пили горячий шоколад и смотрели на лошадок. Федор всякий раз ожидал увидеть там Дениса, понимая в то же время, что не пойдет тот на площадь, он теперь и нос боится высунуть из норки. Федору хотелось спросить об их отношениях, но он считал это ниже своего достоинства. Ему хотелось спросить также, знает ли она о письмах с угрозами, но он не решался, ему не хотелось ее пугать. Раз молчит, значит, не знает, успокоил он себя. Так-то оно так, но с Марией никогда точно не знаешь. Она видит окружающий мир иначе, чем обычные люди. В его понимании танцовщицы – легкомысленные, стремительные, готовые к флирту, очаровательные особы. Мария была другой. Она не щебетала, не кокетничала и не упускала ни единой мелочи из того, что он говорил: уточняла и переспрашивала; рассматривала его в упор, ничему не удивлялась и очень точно чувствовала его настроение – брала за руку, прижимала ее к своей щеке. Надолго замолкала и иногда выдавала такое, что опытный полемист и демагог Федор впадал в ступор.
Мария словно читала его мысли – однажды сказала, что с Денисом не видится, так как он не выходит из дома после писем с угрозами. Боится. Наверное, кто-то думает, что он убийца. Федор оторопел: она знала о письмах с угрозами, но ни о чем не спросила! Удивительная сдержанность. Не женская.
После некоторого колебания он рассказал ей, что Глеб Никоненко тоже получает письма с угрозами, о чем он знает от капитана Астахова, с которым дружит.
– Глеб тоже получает? – удивилась Мария и после долгого молчания спросила: – Он тоже боится и сидит дома? – Прозвучало это как шутка…
Смысл, зачастую противоположный сказанному, добавляли интонация, выразительный взгляд, легкая усмешка. Иногда Федору казалось, что он начинает понимать Марию…
– Случай – любимый псевдоним бога, – сказала она однажды.
– Ты веришь в бога? – спросил он.
– С ним спокойнее, – ответила Мария. – Не знаю. Наверное, нет.
– Почему мудрейший из людей – обезьяна перед богом? – спросила она в другой раз. – Так сказал один философ…
– Гераклит, – подсказал Федор.
– Да! Это унизительно. Еще я прочитала где-то, что дьявол – это еще одна обезьяна бога. Почему мудрейший человек и дьявол – обезьяны? Не просто человек, а мудрейший, сравнивается с обезьяной и равен дьяволу… почему? Потому что оба очень умные? Разве можно быть очень умным? Про обезьян унизительно. Я видела их в зоопарке, они… неприятны, слишком напоминают людей. Гориллу, правда, было жалко. Он сидел за стеклянной стеной очень спокойно, рисовал карандашом в альбоме, не поднимал глаз, а люди стучали и кричали, чтобы привлечь его внимание, щелкали камерами. А он смотрел в альбом и не замечал их. Мне стало его жалко, в нем была мудрость, он смирился…
