– Может быть такое, что кто-то использует этот дом под дачу? – спросила Сима, все крепче сжимая мою руку.
– Все может быть, – ответил я.
– Мне страшно, – пролепетала Лиля. – Сейчас Илюша нарвется на какого-нибудь психа… А если его застрелят?
– Ага, чучело набьют и в огород поставят, – хмыкнул Марвин. – Ворон местных пугать.
Из дома донесся страшный грохот. Лиля от неожиданности даже вскрикнула. Тут же из-за двери появилась Лялина растрепанная голова.
– Ну, вы чего стоите? – возмущенно спросил Ляля. – Заходите! Здесь никого нет.
Лиля первой осторожно двинулась к дому. Мы – за ней. Порог оказался прогнившим. В сенях – куча разбросанного хлама.
– А это что такое? – взволнованно воскликнула сестра, указывая пальцем на нарисованный на двери крест.
– Ой, я знаю, – подала голос Сима. – Это сами хозяева рисовали, чтобы нечисть всякая в дом не входила.
– А Лялин все-таки вошел, – усмехнулся Марвин.
Ляля показал Максу средний палец и заглянул в комнату.
– Здесь намного чище, чем в сенях, – сказал он. – Даже кажется, что кто-то все-таки живет. Диванчик, вон, заправленный… Здрасте! – вдруг гаркнул Лялин. Девчонки подпрыгнули на месте. – Есть кто?
Но никто не отозвался. Сима выдохнула с облегчением.
– А гремело что? – настороженно спросила Лиля.
– А, да это на меня какие-то санки рухнули, – беспечно отозвался Лялин уже из комнаты. Он первым прошел в дом, а мы так и остались топтаться в сенях.
И все-таки здесь уже успели побывать мародеры. В сенях все было перевернуто вверх дном. Старые вещи валялись на полу. Чего тут только не было: инструменты, прогнившая мужская обувь, кирзовые сапоги, фуфайка, таз, мешки, те самые санки, которые повалились на Лялина, поломанная удочка… В куче мусора рядом с цинковым тазом я разглядел пыльную коробку стирального порошка. Вполне себе современного. Такой порошок и сейчас в магазинах продают. Но в этом доме, конечно, уже пару лет точно никого не было. На полу огромный слой пыли. Лялин оставил за собой следы…
– Похоже, здесь обитали старожилы этой деревни, – сказал я. – Которые до последнего не собирались покидать дом.
Мы тоже прошли внутрь. В доме действительно все было очень цивильно и чистенько. Обои в мелкий цветочек, стол со скатертью, заправленный диван, печь в углу.
– Первый раз вижу настоящую печь! – воскликнула Лиля.
Сима, отпустив мою руку, подошла к запыленному буфету. За грязными стеклянными дверцами стояла посуда. На одной из полок – иконы и несколько черно-белых фотографий. На каждой из них был изображен мужчина с пышными усами.
– Ни одной семейной фотографии, – вздохнула Сима. – Наверное, этот человек был очень одинок. И здесь осталось все, как при его жизни.
Лиля обнаружила на столе рядом с забавной пепельницей пыльную адресную книгу. Пролистала ее…
– Лева, смотри! – передала она мне книжку.
В ней красивым аккуратным почерком были переписаны имена и адреса. Здесь же – армейские песни и стихи.
– Наверное, он сюда записал всех своих сослуживцев, – сказал я.
– Интересно, кто-нибудь из них еще жив? – задумчиво спросила Лиля. Ляля и Марвин прогуливались по дому, по-хозяйски заглядывая в каждый уголок. Лялин даже не поленился по трухлявой лестнице залезть на чердак.
– Если здесь и было что-то ценное, то уже давно утащили до нас, – сказал Ляля, вернувшись к нам с прилипшей паутиной в волосах.
Сима сердито посмотрела на него:
– Ляля, даже если бы мы что-то здесь нашли, то брать бы не стали. Мы же не воры.
– Но ведь это все больше никому не принадлежит! – воскликнул Лялин. – Бесхозное!
– Вот где настоящие сокровища, – сказала Сима, усевшись с картонной коробкой на диван. – Здесь записные книжки, рисунки, фотографии…
– Кому интересны чужие бумажки, – фыркнул Лялин.
– Мародеры так же посчитали, – отозвалась Сима, разглядывая фотографии. – Это, Ляля, история. Память. И все-таки этот человек был совсем один. Неужели он так ни разу и не женился? Такой красивый мужчина.
Среди фотографий Сима обнаружила пожелтевший конверт. На нем надписан адресат, но письмо так и не было отправлено.
– А это письмо предназначалось женщине! – воскликнула Лиля, которая, конечно же, присоединилась к Симе. Меня, как и Лялю, чужие фотографии не особо волновали.
Сима осторожно открыла конверт. Там лежали письмо и небольшой серебряный кулончик.
– О, дай посмотреть? – тут же налетел Ляля. – Интересно, он представляет собой какую-нибудь ценность?
– Илюша, ты на своих кладах уже помешан! – покачала головой сестра. Но Ляля ее не слушал. Он внимательно разглядывал серебряный кулон.
– Красивый, – вынес свой вердикт Лялин.
А Сима тем временем пробежалась глазами по пожелтевшему письму.
– Здесь признание в любви, – наконец сказала она. – Почему он так его и не отправил?
– Разлюбил, наверное, – пожал плечами Макс.
– Или струсил, – добавил я.
– А где здесь вообще почтовое отделение поблизости? – озадачился Ляля.
Лиля отобрала письмо у Симы.
– Читать чужие письма некрасиво, – сказал Марвин.
– Залезать в чужие дома – тоже, – парировала Лиля. Она углубилась в чтение, а потом вздохнула. – Здесь в конце стихи. Вы только послушайте:
Этот мир не слукавил с тобою,
Ты внезапно прорезала тьму,
Ты явилась священной звездою,
Хоть не всем, только мне одному.
Николай Гумилев
– Значит, этого усача звали Николай Гумилев? – кивнул на фотографии Ляля.
– Дурак ты, Лялин, – сказала Сима. – Николай Гумилев – русский поэт Серебряного века.
– Это даже я знаю, – усмехнулся Макс.
Ляля, ничуть не обидевшись, пожал плечами. Забрал у Лили конверт и посмотрел на адрес. А потом отдал серебряный кулон Симе:
– Спрячь его в карман.
– С ума сошел?
– Мы это письмо старушке доставим, – сказал Ляля, убирая письмо в сумку. – Ты видела адрес, Симка? Это ж недалеко от нашего дома. Письмо я себе возьму, а вот кулон, боюсь, могу потерять.
Сима едва заметно улыбнулась и убрала кулон в карман легкой куртки. Заодно прихватила одну из черно-белых фотографий. Лиля же по-прежнему сидела на диване с мечтательным видом.
– Вот бы мне кто-нибудь стихи посвящал, – проговорила сестра.
Я не сдержался и рассмеялся. А Ляля вдруг сделался серьезным и задумчивым.
