– Это не значит, – сказала мне Фанни, – что я не вижу, как ты изменился, Чарли. Это очень странные изменения. Ты был добрый, надежный, простой парень – может, не особо умный, зато честный. Что ты такое с собой сотворил, почему так быстро поумнел – непонятно. Все говорят, что это неправильно, и я тоже так думаю.
– Как ты можешь, Фанни? Что плохого, если человек умнеет и стремится узнать и понять окружающий мир?
Она уставилась вниз, на свою работу, и я собрался уходить. Не глядя на меня, Фанни сказала:
– Когда Ева послушалась змия и вкусила от древа познания, это было зло. Когда она увидела, что обнажена, это было зло. Не будь этого, никто из нас не старел бы, не болел и не умирал.
Снова мне стало ужасно стыдно, прямо в жар бросило. Разум вбил клин между мной и всеми, кого я знал и любил. Раньше надо мной смеялись и презирали меня за невежество и тупость; сейчас меня ненавидят за мои знания и понимание. Господи, что им от меня нужно?
Меня выжили с фабрики. Никогда еще мне не было так одиноко…
15 мая Доктор Штраус очень сердится на меня, потому что я две недели не писал промежуточных отчетов. Он прав, ведь теперь лаборатория платит мне зарплату. Я сказал доктору Штраусу, что был занят – много думал и читал. Потом сказал, что письмо – это очень медленный процесс, особенно при моем плохом почерке. У меня терпения не хватает. Доктор Штраус предложил мне научится печатать на машинке. Теперь мне гораздо легче, потому что я печатаю около семидесяти пяти слов в минуту. Доктор Штраус постоянно напоминает, что нужно говорить и писать попроще, не то меня не поймут другие люди.
Попытаюсь дать отчет обо всем, что произошло со мной за эти две недели. В прошлый вторник нас с Элджерноном представили Ассоциации психологов Америки, которая заседала на конференции Всемирной Ассоциации психологов. Мы произвели изрядную сенсацию. Доктор Немюр и доктор Штраус нами гордились.
Подозреваю, что доктор Немюр, которому шестьдесят лет – он на десять лет старше доктора Штрауса – считает необходимым получить осязаемые плоды от своих трудов. Несомненно, это все давление миссис Немюр.
Вопреки моим более ранним впечатлениям от доктора Немюра, теперь я понимаю, что он отнюдь не гений. У него изрядные способности, но его ум находится в вечной борьбе с призраком неуверенности в своих силах. Ему хочется, чтобы его считали гением. Вот почему для него так важно, чтобы его работу одобрил и оценил весь мир. Думаю, доктор Немюр хотел поскорее сделать презентацию, потому что боялся, как бы другой ученый не совершил открытие в смежной области и не получил бы всю славу для себя одного.
Доктора Штрауса, наоборот, можно назвать гением, только, по-моему, сфера его знаний слишком ограничена. В учебном заведении, где он получал образование, наверное, сильны были традиции узкой специализации; более широким аспектам, сведениям общего характера и предметным связям не уделялось внимания – не только достаточного, но даже и того, какое необходимо нейрохирургу.
Меня потрясло открытие, что из классических языков доктор Штраус может читать только на латыни, греческом и древнееврейском, а в математике он застопорился на элементарном уровне – на вариационных исчислениях. Когда он в этом сознался, мне стало почти досадно. Словно он утаивал эти сведения, желая обмануть меня, притворяясь – как очень многие, что я недавно понял – притворяясь не тем, кем он является на самом деле. Это относится ко всем, кого я знаю: все эти люди – не те, кем казались на мой неискушенный взгляд.
Доктор Немюр меня избегает; по крайней мере, такое впечатление складывается. Иногда, если я пытаюсь заговорить с ним, он смотрит как чужой и отворачивается. Доктор Штраус сказал, что из-за меня у доктора Немюра комплекс неполноценности, и я сначала очень рассердился. Я подумал, он надо мной потешается, а я такие вещи воспринимаю очень болезненно.
Откуда мне было знать, что доктор Немюр, этот многоуважаемый экспериментирующий психолог, не владеет ни хинди, ни китайским даже на базовом уровне? Это абсурд, ведь в настоящее время Индия и Китай ведут активные исследования как раз в той области, в которой работает доктор Немюр.
Я спросил доктора Штрауса, как Немюр намерен отвечать профессору Раяджамати, критикующему его методы и результаты, если Немюр даже не читал статью Раяджамати? Выражение лица доктора Штрауса при этом вопросе может означать одно из двух. Либо доктор Штраус не хочет сообщать Немюру мнение индийских ученых, либо – и это меня очень смущает – доктор Штраус сам не читал статью. Нужно быть осторожнее в выражениях, говорить и писать понятнее, проще, чтобы не стать объектом насмешек.
18 мая Я в полном замешательстве. Вчера вечером виделся с мисс Кинниан – впервые за период более недели. Пытался избегать интеллектуальных концепций, в разговоре держался самых обычных, даже обыденных, тем – но мисс Кинниан таращилась на меня с явным непониманием и задала единственный вопрос: что я разумею под эквивалентом математической дисперсии в «Пятом концерте» Дорберманна.
Я начал было объяснять, но она меня остановила и рассмеялась. Кажется, я разозлился; впрочем, подозреваю, что у меня с самого начала сложилось неверное представление о мисс Кинниан. Какую бы тему я ни пытался с ней обсудить, ничего не получается. Я не могу общаться с мисс Кинниан. Нужно снова проштудировать выкладки Фроштадта в труде «Уровни семантической прогрессии». Обнаружил, что все меньше общаюсь с людьми. Слава Богу, есть книги, музыка и темы для размышлений. В своей комнате в пансионе миссис Флинн я почти все время один и редко с кем говорю.
20 мая В угловой забегаловке, где я обычно ужинаю, новый мойщик посуды, парнишка лет шестнадцати. Я бы его и не заметил, если бы он эту самую посуду не разбил. Тарелки обрушились на пол, осколки белого фарфора разлетелись под столики. Парнишка застыл, потрясенный, перепуганный, все еще держа пустой поднос. Свист и крики посетителей (кричали: «Так вот куда все доходы уплывают!», «Мазаль тов!» и «Да ладно, он еще неопытный…» – словом, все неминуемые фразы, которыми реагируют на разбитую посуду в ресторанах) – вконец смутили бедолагу.
На шум вышел хозяин. При его появлении парнишка весь сжался, словно зная, что его сейчас будут бить, и вскинул руки, как бы для защиты от удара.
– Слышишь, ты, придурок! – рявкнул хозяин. – Не стой столбом! Живо за щеткой, да приберись тут. Я говорю, гони за щеткой! Щетка! Что непонятного? Что непонятного, идиот? В кухне она. Подмети осколки.
Парнишка понял, что наказания не последует. Испуг на лице уступил место улыбке. Возвращаясь со щеткой, он уже что-то мурлыкал себе под нос. Несколько самых неуемных посетителей продолжали бросаться глумливыми замечаниями:
– Эй, сынок, вон позади тебя отличный осколок…
– Валяй, грохни их снова…
– Не такой уж он идиот. Нет посуды – нет проблем с мытьем…
Скользя пустым взглядом по ухмыляющимся физиономиям, парнишка невольно их как бы отзеркаливал, и наконец его собственные губы растянулись в неуверенной улыбке. Он улыбался шутке, которую явно не понял.
