– Вот и отлично. Только не обсуждай с Хорасом цену, если он надумает купить твой рассказ. Торговаться – моя прерогатива.
Путь с Кони-Айленда на Четырнадцатую улицу, что в восточном Манхэттене, был неблизкий. Пока доехал, я вконец извелся. Рассказ очень много для меня значил – понятно, что я мечтал о публикации в ведущем научно-фантастическом журнале вроде «Гэлекси мэгэзин». Но Хорас имел репутацию редактора беспардонного, считал себя вправе требовать от авторов изменений.
Он сам вышел в холл, протянул руку за конвертом.
– Давайте сюда, а сами посидите, передохните. Вон кофе, пончики – угощайтесь.
И скрылся с моей рукописью в кабинете.
Только теперь я вспомнил слова Альтшулера – что Хорас Голд будет читать при мне; только теперь сообразил, что получу мгновенный отзыв одного из самых уважаемых в своей области редакторов.
Около часа я пил кофе и читал «Нью-Йорк таймс»; точнее, не столько читал, сколько сидел, вперивши взор в пустоту. Понравится Хорасу мой рассказ или не понравится? Купит он его или отвергнет?
Наконец появился Хорас с печатью думы на челе. Сел напротив и произнес:
– Дэн, история очень недурна. Однако у меня появились соображения, как сделать ее блестящей.
Не помню своей реакции.
– Финал у вас какой-то депрессивный, – продолжал Хорас. – Читателям не понравится, уж я-то знаю. Надо его переписать. Во-первых, никаких регрессов. Интеллект Чарли так и останется на высоте. Чарли с Алисой Кинниан поженятся и будут жить долго и счастливо. Ну, ведь блеск? Блеск.
Я вытаращил глаза.
Вот как начинающему автору реагировать на подобные слова издателя, который у него один рассказ уже купил и о втором подумывает?
Перед мысленным взором пронеслись годы вынашивания истории. Куда мне девать клин, вбитый интеллектом между мной и родителями? Куда девать исполненный трагизма образ – Книжную гору? Куда девать Аристотелеву теорию классического падения?
– Я подумаю, – вымучил я. – Мне нужно время.
– По моим прикидкам, рассказ пойдет в один из ближайших номеров, так что беритесь, переписывайте. Дело недолгое.
– Да-да, конечно.
Так я ответил, отлично сознавая, что менять финал не стану ни при каких обстоятельствах.
– Вот и хорошо, – кивнул Хорас, выпроваживая меня. – Не сомневаюсь, вы еще немало рассказов напишете для «Гэлекси».
Едва оказавшись на улице, я бросился звонить из автомата Гарри Альтшулеру. И все ему рассказал.
– Знаете, Дэн, – выдал Альтшулер после долгой паузы, – Хорас отличный редактор, и рыночное чутье у него на зависть. Я с ним согласен. Переписывайте. Чего вам стоит?
Хотелось заорать: «Чего мне стоит? Да сущей ерунды – частицы сердца! Той самой, которую я в текст вложил!» Но кто я был такой, чтобы спорить с профессионалами?
Электричка везла меня, удрученного, обратно в Сигейт. Казалось, она еле тащится.
Фил Класс, узнав о разговорах с двумя редакторами, покачал головой.
– Хорас и Гарри неправы. Только попробуй переписать финал – увидишь, что будет. Я тебе все ноги бейсбольной битой переломаю, вот что!
– Спасибо.
Тут Фил внес предложение. Он тогда работал на Боба Миллза, главреда в журнале «Фэнтези энд сайенс фикшн».
– Давай-ка, Дэн, я покажу твой рассказ Миллзу. Может, он его и купит.
Звучало заманчиво. Конечно, «Гэлекси мэгэзин» считался самым коммерчески успешным журналом в жанре научной фантастики – зато «Ф amp;СФ» пользовался особым уважением за литературные достоинства. Я позволил Филу закинуть удочку.
Через несколько дней появились новости – как хорошие, так и плохие. Рассказ пришелся Миллзу по душе, но публикацию стопорили издательские ограничения с объемом – максимум 15 000 слов на произведение. Если я согласен убрать 10 000 слов, Миллз заплатит по два цента за слово.
– Попробую сократить, – сказал я.
Решение далось не слишком трудно. Я вспомнил редакторскую работу, совет Боба Эрисмана «перетряхивать» страницы и комментарий Скотта Мередита о Лестере дель Рее, который принципиально не перерабатывает свои рассказы, ибо не хочет сокращения дохода в два раза. В общем, я занялся саморедактурой. Перетряхивал страницы, удаляя целые параграфы и отдельные слова, если в них не было острой необходимости. Боялся, что это будет болезненно; оказалось – вполне терпимо.
Я уничтожил все «потому что» и «который», а также тяжеловесные предложения и отклонения от основной темы. «Фразы, в которых перегруженность обилием слов затемняла смысл, методично мною купировались». То бишь, «я облегчал фразы». Одиннадцать слов без какого-либо ущерба сводил к трем, как в данном примере. Заодно, заменяя пассивный залог активным, преображал канцелярскую дряблость в рельефные мышцы качественной художественной прозы.
Наконец я добрался до финальной сцены: Алиса откладывает папку с промежуточными отчетами и просит Немюра помочь в поисках Чарли. Несколько секунд я медлил, – а затем длинной диагональной линией перечеркнул полторы страницы. Теперь рассказ завершался постскриптумом самого Чарли: «Пожалуста если будит шанц положите цветиков Элджернону на могилку она на задним дворе…»
Боб Миллз купил мою историю.
Тем летом меня пригласили в Пенсильванию, в Милфорд, на выездной семинар. Предполагалось, что «старая гвардия» клуба «Гидра» выделит часок-другой послеобеденного времени на прочтение и критику литературных новинок-миниатюр. От меня требовался рассказ для разбора, и я решил отдать на растерзание «Цветы для Элджернона».
Вечером накануне семинара я перечел рукопись – и обнаружил нестыковку. Я ведь убрал пространный финал, эту сцену с Алисой и Немюром; зачем же теперь вступление, в котором Немюр передает Алисе отчеты?
Это вступление я сочинил из боязни: вдруг безграмотность Чарли, его фразы, с трудом пробивающие корку смысла, отпугнут читателей? Нельзя же, думал я тогда, ошарашивать людей, «усаживать на корточки» читателя, чтобы его угол зрения совпал с углом зрения Чарли.
Я был неправ, ибо читатель заслуживает доверия.
В тот вечер я выбросил первые две страницы. Я позволил рассказу открываться словами Чарли. Пусть сразу будет слышен его голос, решил я.
«Проми жуточьный от чет 1–5 марта
Доктор Штраус говорит мне надо писать што думаю и што случаетца сомной начиная с сиводьнешнево дьня. Я незнаю зачем но он сказал это важно потамушта тогда они поймут гожусь я им или нигожусь. Я надеюсь што гожусь».
А назавтра я представил рассказ на строгий суд. В числе моих критиков были: Джуди Меррил, Деймон Найт, Кейт Вильгельм, Джим Блиш, Аврам Дэвидсон, Тед Когсвелл, Гордон Диксон. Да простят меня те, кого я не назвал по забывчивости – как-никак, сорок лет минуло. Мы расставили стулья на лужайке; страницы пошли по кругу.
