Тени выходили неуверенно и с любопытством осматривали меня, как подопытного. Я перестал вырываться, но ещё дрожал от злости и выплёскивал ярость на осколки толпы, которая подбиралась слишком близко к скользкой тропинке. Меня провожали пустыми дырами вместо глаз.
Вскоре Тени устали и остановились передохнуть на узкой развилке. Некоторые впились в меня мёртвой хваткой, чтобы я не вздумал убежать.
Шуршала ржавая от крови трава.
Стояла духота, и с меня в три ручья тёк пот.
Главная Тень, что поговаривала со мной с детства, встала в небрежную позу, похожую на человеческую.
– Наконец-то, мы дома, – воскликнула она радостно. – Ах, какие у нас здесь поля, просто загляденье! Ты ещё не видал главного и самого интересного. Мы ведь скоро будем у Матери, так что, пожалуйста, не расстраивайся и не красней. А то страшный, злющий, как чёрт! У! Твой друг много чего понимает, но он и не молчит, как мы предполагали. Он отравит тебя, забавный мальчишка. Вернее сказать, отравил бы, но мы вмешались. Пожалуй, мы сделали доброе дело.
– Я был один, когда вы меня потащили?
– Как же, ты одиночка. Кто поможет простому одиночке, который ничего не умеет? Стой, с тобой был другой человек? Неужели Марк с нами? Ничего не пойму, но я обязательно разберусь, сюрпризов и так хватает. Прямо по курсу пятно!
Тень приподняла мне подбородок и затрепетала. Её восторг разделили и остальные.
– Что это?
– Догадайся.
– Дом?
– Удивительный дом!
– Это же… Самый настоящий замок! Подумать только, Мать обитает в замке.
– Она великая, а великим положено жить в огромных и красивых замках, забавный мальчишка. В сказках короли и королевы не ютятся в халупах, в отличие от крестьян. Ну, поехали! – приказала Тень и приникла ко мне безобразной впалой щекой. – Хорошо, конечно, что успели, а то ведь могло быть поздно для пирушки. Хе-хе-хе! Ну-ка, поднажали!
Вскоре мы оказались возле замка, издали ничем не отличавшегося от прочих затхлых жилищ Теней. Над стенами его, наполовину обвалившимися, в особенности, по облезлым каменным бокам, увитым сухими лозами густого плюща, вздымались в бесконечную даль башни, как бы выстроенные друг на друге. От них уже вырастали витые шпили из свинца, а затем начиналось плоское, точно равнина, тяжёлое бежевое небо, вычищенное от белого пуха свободных облаков.
Я вскинул голову и почувствовал воздух, наполненный тысячью зловонными и терпкими запахами и звуками, столь громкими и резкими, что потребовалось немало сил, чтобы их вынести.
Тени в благоговейном ужасе остановились перед ступенями, усыпанными блёклой крошкой, и согнулись в поклоне. Набравшись смелости, они отвесили мне шлепок по заду, видя, что меня позабавило их поведение. Оступившись, я вымочил ботинки в пустом пруду.
В раскрытые двустворчатые двери меня внесли в просторный зал, где переливались ажурные витражи, и оставили на измазанном красном ковре перед Матерью, жадно обгладывающей кости крупного зверька.
– Здравствуй, Паша, – отвлеклась она секунду.
Меня сразу же замутило. Раздался скрежет железа о камни. Двери затворились.
Мать с торжеством опустилась поспешно передо мной и, взяв за локоть, как нашкодившего ребёнка, повела к оформленному длинному столу с разложенными приборами. Я в замешательстве следовал за ней. Отчего-то рука пульсировала саднящей болью. Раскраснелась, словно от ожога.
Мать снова заговорила:
– Приятно повидаться со старым другом. Присаживайся, скоро подадут обед, и мы с тобой вкусно поедим. Что ты любишь более всего? Как насчёт грибов? Мой лучший повар превосходно тушит их с луком, я выращиваю лук, к тому же, я уверена в том, что он к тебе неравнодушен. Я рассказывала ему, что ты ешь на завтрак, и он очень полюбил тебя, потому что он готовит то же самое и ест каждый день. Вчера вот зарубил коровку, очень нежную, чёрненькую коровку, которая, увы, не давала молока. Мы плакали над ней полчаса, а потом разделали. Сегодня мы её не съедим, она пока не готова.
Мать беспокойно шевелила черепом и втягивала дым, струившийся от зажжённого огня.
Она указала на стул, и я присел молча в дурных предчувствиях и, схватившись за скатерть, пролил вино.
– Ну ты, конечно, и раззява! Отчего воды в рот набрал? Пожалуй, ты рыба и грибов не надо. Ещё несварение желудка получишь.
Мать вынула из-под балахона толстых жирных тараканов и запустила мне в лицо.
– Уже пошутить нельзя, что ли?
Скривившись и, превозмогая отвращение, я смял их, как бумагу, и выбросил на пол.
– Перестань!
– Умеешь говорить? Ты даже не ответил на мои вопросы, а они, между прочим, чрезвычайно важные. Возьми-ка, погрызи сушки из чёрствых корок, чтобы живот не бурлил.
– Ни за что, – отрезал я грубо и опрокинул тарелку с баранками. – Не буду, и всё тут!
– Ты в гостях, Паша, так что бери, а не капризничай. Тоже мне, граф нашёлся! Признаться, я не ожидала, что ты отыщешь друзей. И Серёжа, который был для меня самым заурядным, но целеустремлённым мальчиком, и Алина, нежная душа (ай, как звучит, будто рот весь в опилках!). Марк ещё неприятнее поразил. Меня прямо-таки выворачивает от этого человека, будто он смертельно болен и может меня заразить. Кстати, что ты сотворил с мамой?
– Она в порядке? – спросил я, излучая враждебность.
– Похорошела. У тебя есть секрет?
– Я стал думать не об одном себе. В этом и заключается мой секрет.
– Он очень не секретный, если так правильно выразиться. Сейчас нам подадут блюда. Не испытаешь их первым?
В зал вошла высокая Тень, одетая в накрахмаленный костюм с тугим засаленным воротничком. Она поклонилась Матери и, оставив сморщенные грибы, облитые соусом, который остро пах, удалилась в фартуке на кухню. Я не притронулся к отвратительной еде и отвернулся, чтобы меня не стошнило.
– Яд не подсыпа́ли. Пробуй.
Мать всячески нахваливала повара, но потом ужасно разозлилась из-за того, что я оставался пренебрежительно равнодушен и не ел вместе с ней, как положено.
Она топнула от возмущения, подскочила и, не сдержав сердитого возгласа, сжала мою голову костлявыми пальцами. На хриплый яростный крик слетелись Тени, которые до этого не присутствовали на обеде.
– Иди сюда, Паша! Смотри, что тебя сегодня ждёт!
Мать показала в зеленоватом шаре нечто, похожее на тревожные картинки.
Мне привиделась медленная и мучительная смерть от руки разгневанной Скорби. Она окончательно нарушила моё ничтожное спокойствие. Я был готов открыто высказаться перед ней и, отбросив навязчивые мысли, порывисто оттолкнул Скорбь, тряся сжатым кулаком.
– Послушай ты! Не смеешь, поняла, не посмеешь решать! Решаешь, точно я твоя игрушка, а я не твоя игрушка! Ты не можешь жить во мне, ты не живая, как я. Этим мы и отличаемся, Скорбь. Тебе не кажется верным чувствовать родительскую заботу, их внимание и любовь. (Кто бы позаботился о тебе, кроме Теней?) Бывает же, что они долго сидят над какой-то проблемой и бесятся, и не замечают, кажется, ничего. Но они трудятся ради нас, только ради нас, детей, потому что мы для них ценный дар. А мир? Что ты видишь в замке? Исчезни из него, исчезни отовсюду! Мир так великолепен для меня, потому что я являюсь его неотъемлемой частью, я вижу, как он живо перекликается со мной! Ты бы прошлась по лесу, где мы гуляли с Марком. Этот лес мне запомнится навсегда. Там не гуляли медведи, и я не боялся, что упаду в ручей, так как со мной был друг. Представь себе, нельзя не иметь друга. Что же до Серёжи, то я не сержусь. Давно это было, хоть я будто и застрял в том времени и переживаю предательство каждый раз, когда наблюдаю за первым лучшим другом. Просто, конечно, говорить о том, что всё, что ни делается – к лучшему. Ясно, что это правда, я это уяснил. И ты, великая Скорбь, которая живёт в огромном замке… Ты достала звёзды, до которых может дотянуться любой человек? Нет! Нет жизни ни в тебе, ни в этом проклятом одиноком замке без любви, мира. Я буду больше рисовать, слушать музыку Марка, любить Алину и выйду в люди. Не нравятся мне их некоторые привычки, но они сила, они гордость, в отличие от тебя, Мать! И ведь я силён, и я отпущу тебя. Ты не нужна мне, не нужна! Отпущу прошлое, приму его с лёгким сердцем и сброшу это давящий камень с души! Я ухожу! – выкрикнул я с вполне объяснимым всепоглощающим чувством превосходства над обстоятельствами и тёмными существами, которые вязкой массой копошились в зале и гасили восковые свечи.
