– Я с ним немножко поругался. Мы повздорили. Вернее, я взбесился… В общем, надо извиниться.
– Мне было так хорошо, что вы оба спокойные и мягкие и никогда не ссоритесь.
– Тебе показалось. Я грубил, кричал. Наверное, сильно его задел. Причём не специально.
– Так почему ругались?
– Девочки плохо осведомлены в делах серьёзных, – произнёс я с откровенной иронией.
– Перестань.
– Тени? – прервала мама и добавила расстроенно: – Сергей поступил не по-человечески, и я не люблю его за то, что он уехал, не подождав тебя. Мог и остаться. Марк зато рвался к тебе. Я понимаю теперь, почему он обижен на отца.
– Мне известно, что Сергей был в аварии. Я ненавижу его. До каких пор ты собиралась скрывать?
Она не ответила и, раскрасневшись до ушей, громко заплакала. Выпуклая оправа её розоватых очков поблёскивала.
Мы разместились в машине, и я взял журнал по инженерной механике, чтобы отпустить напряжение. Мама жалобно всхлипывала. Вздохи с хрипом вырывались из её трепещущей груди. Алина поцеловала меня легонько в шею и положила крошечную голову на плечо.
– Ты ненавидишь Сергея? – спросила она. – Очень ненавидишь?
– Да, ненавижу. Это очень плохо?
– Нельзя любить всех, так не бывает.
– А что же бывает? И, тем более, я ненавижу одного человека. Это можно.
– Ненависть искажает, Паша. Ты несёшь её за собой, мучаешься и рыдаешь, но мучения твои никак не задевают Сергея. Вредишь только одному себе. Знаешь, что я думаю? Отпусти по-хорошему, – посоветовала Алина. – Как отпустишь ненависть, так сразу вспомнишь лёгкость, и станет жить спокойнее. Жить в лёгкости и гармонии счастливее, чем в злости и обиде. Прекрасно же понимаешь.
– Ты права, Виноградинка. Я не злюсь.
– Уже хорошо. А ненависть-то есть.
– Она у меня холодная, почти осязаемая. Она словно сделалась отдельным существом и живёт со мной. Мне бы погадать, – неожиданно для всех сказал я. – Как давно я не гадал! Я увижу что-нибудь и предупрежу.
– Зачем тебе карты, Паша? О чём предупредишь? – спросила мама, закончив плакать. – От карт одни беды. Вот возьму и выброшу их!
– Не верю я тебе больше. Ты их не оставишь.
– Поверь. Вместе выбросим.
Она повернулась ко мне с искрой надежды, вспыхивающей на преждевременно постаревшем лице с резкими морщинами. В остриженных волосах можно было без труда проглядеть небрежные седые пряди, придававшие усталости и так изнурённому, тяжёлому выражению глаз.
– Ладно, но ты скажешь, для чего вспомнил карты?
– Предчувствие.
– Подобное бывало раньше?
– Нет. Оно ни на что не похоже.
– Мы не будем отвлекать. Как думаешь, эту комнату можно переделать во что-нибудь стоящее? – спросила мама, отвернулась и, заведя двигатель, повела машину. – Есть идеи? Алина, твоё предложение?
– Ну, гостиной из неё не получится. Может, кладовка? – предложила Алина с сомнением. – Кладовки у вас нет. Там может поместиться всё что угодно.
– У нас мало вещей. Стоит, конечно, шкаф, валяются ненужные коробки в кабинете. Стоит перебрать, как приедем.
– Точно! Кладовка – это прекрасная мысль. Да, я совсем забыл спросить, вы же говорили с Марком?
– Он звонил мне, – подала бесцветный голос Алина. – Он был так расстроен, что отец не позволил ему остаться в Забвеннославе! Я останусь, даже если папа закатит скандал. Хотя он не шумный и не умеет материться.
– Так, что ещё? – полюбопытствовал я и убрал старый журнал.
– Знаешь ли ты, что он видел Теней?
– Ага.
Алина с удивлением, смешанным с недовольством, убрала голову с плеча.
Она схватила журнал из кармана. Слёзы глубокой привязанности обжигали вялые щёки, а глаза говорили: «Признайся, что он близкий для тебя, не то что я».
– Он увидел… так просто.
– Что с тобой? – спросил я, отняв насильно неинтересный журнал. – Хватит плакать.
– Оно само!
– Ты обиделась, что ему первому удалось увидеть моих Теней? Глупышка.
– Да, наверное.
– Это даже к лучшему, что не ты была первая. Ты совсем ещё маленькая девочка, которой многое кажется страшным и непонятным. Умерла бы от страха, правда. А впрочем, если бы не умерла, то я бы отвёл Теней и от тебя. От кого угодно.
– Но что же дальше?
– Без понятия. Но я пока не могу жить в полной гармонии. Я не готов.
Приехав домой, не переодевшись, я достал из незапертой тумбы знакомые карты и убежал в чёрную комнатушку. Перед этим я предупредил маму, чтобы она не входила ко мне без повода, не сидела в беспокойстве без дела, дёргая длинное платье за льняной кончик, и ни в коем случаем не прижималась ухом к двери, чтобы подслушать, как проходит так называемый сеанс.
Но вот карты были разложены. Меня затянул густой голубой туман. Откуда-то сверху посыпались живописные тревожные картинки. Я собирал их спешно, как обрывки воспоминаний, и раскладывал по низкому столу с прозрачным шаром из молочного кварца, который помещался в чёрную подставку с углублением внутри. Собранные фрагменты головоломки я составил в одну огромную тревожную картину. За отполированным пианино играл мой застывший друг с кровавым пятном, расплывающимся по широкой спине, а в кустах таились Тени, и были они злы и ехидны.
Страх буквально парализовал меня. Я ударил всей пятерней по поверхности, но не сбросил, к ужасу, ни одного фрагмента. Стол дрогнул и слегка качнулся мне навстречу. Опасения крепчали. Я откинул карты, да так, что они разлетелись тихо по разным душным пыльным углам, забитым магической утварью, и, выбежав из чёрной комнатушки, упал бессильно к маме. Ослушавшись, она стояла в неловком молчании под дверью. Она обняла меня и спросила тихо, словно бы нежно:
– Ты увидел кого-то?
– Да.
– Не было ли там папы, родной? Он не приходил к тебе, не появлялся?
– Он погиб. Мёртвых я не вижу. Там был Марк.
– И что же с ним?
– Его убьют! Как же они могут убить, если они не его Тени? Или из-за того, что он разглядел их, понял меня, проникся, и теперь они наши общие? Мне надо уйти. Стой, не ходи за мной, потому что это серьёзно и очень опасно! Ему нельзя садиться за пианино. Никакое оно было не проклятие. Почему я не догадался сразу? Как было сказано Тенями, я не один такой особенный, это чистая правда, а у людей, людей творческих, в особенности, их намного больше! (К тому же, среди них достаточно суеверных.) Целый снежный ком из особенностей, ком из Теней, злых сторон, с которыми непросто совладать! Груз прошлого, неудачи на своём поприще, давние невысказанные обиды, боже, да обыкновенная смерть человека, скорбь по нему, в конце концов!
