Я потянул её за податливую ладонь, и она наклонилась с доверием ко мне. Мы клюнули друг друга легко носами, заметили одобрительный кивок Марка, и я впервые неловко чмокнул подругу в лоб при мягком свете ночника со звёздами, окружающими светлую комнату. Мне не хватает слов, чтобы достоверно описать прелестную идиллию, то краткое счастливое мгновение, которое мы прожили с робким и радостным трепетом, чтобы затем наградить друг друга неравнодушным взглядом. Алина пожала крепко мою руку и сказала:
– Если что, приготовлю бутерброды. Ну, и подучусь у кулинаров само собой. Не вините потом, что пол будет весь липкий.
– Об этом не переживай.
Алина рассказала о каждогодней ярмарке, где выпекали вкусные яблочные штрудели с курагой и черносливом.
Она расходилась по комнате, от одного высокого книжного шкафа к другому. Её глаза поблёскивали от возбуждения.
– Вы знаете, что подарите родителям? – спросил негромко Марк. – Я уже всё решил.
– И что надумал?
– Папе, конечно, книгу о памятниках природы. Он летал в Африку, Индию, Грецию, один раз даже на Филиппины. Он говорил, что возьмёт нас с мамой в кругосветное путешествие, когда я окончу институт. Поэтому я стараюсь так. Маме, возможно, что-нибудь в сад. Она любит отдыхать на заднем дворе. Я буду сидеть вместе с ней, и мы как всегда заговорим о комарах и сладких снах, которые бывают у нас только летом, – закончил Марк и согнулся в сухом долгом кашле.
– А я не знаю, что подарю. На листовках прилично не заработаешь.
Алина успокоилась и встала к окну, за которым трепетало рыже-серое тельце. Клёст окончил песню и перелетел на яблоню, а после скрылся в снегу пушистой берёзы.
– Когда денег нет, приходится дарить рисунки. Напишу маму в бытовом жанре.
– А что вы мне готовите? – спросил с лёгкой улыбкой Марк. – Или это большой сюрприз? Ну, подайте намёк, чтобы я хоть немного понял.
Я думал купить для него красочный альбом с портретами известных музыкантов. У меня хранились некоторые сбережения, с позволения мамы, оставшиеся от продажи золотой цепочки, которые, в любом случае, обязаны были пойти на благое дело. Я предлагал Алине поделить их поровну, но она отказалась и через неделю приступила к работе. Мы ходили с нею там, куда обыкновенно стекал народ, и я помогал подруге, не смотря на утомительно-ощутимые неудобства, с которыми сталкивался потому, что был нелюдим и замкнут по натуре.
Пётр Денисович при каждой встрече выказывал благодарность за чуткое отношение к дочери.
Он настойчиво просил присматривать за ней и втайне страдал, когда она поздно возвращалась и не притрагивалась к горячему ужину.
– Нет уж, – насмешливо хмыкнула Алина. – Мы не делаем общий подарок. Каждый по отдельности. Любишь музыку, так? Значит, жди чего-то, связанного именно с ней.
– Так и быть, я попробую пересилить любопытство.
К часам шести мы покинули Снежкиных и поехали в центр, чтобы разнести новую связку рекламных листовок.
Тридцать первого числа я пригласил маму на ярмарку, и она согласилась прогуляться по торговым палаткам. Мы встретили Алину возле тихого фонтана, в который наудачу бросали монеты. Порозовевшая подруга шла в короткой шубке между теснившихся лотков с яблоками, виноградом и грушами в карамели, печеньем в глазури из белого шоколада и всевозможными видами сидра и угощала ежеминутно кедровыми орехами, которые купила у назойливого продавца с полным мешком жареных семечек.
Отблеск полыхающих огней ледовой горки озарял катающихся в смешливом настроении.
Я приобнял маму за талию. Она повернулась с измятым лицом к ледянкам и, коснувшись легко моей головы, нерешительно отстранилась.
– Что стоишь и скучаешь, когда все веселятся?
– Это ты покатайся. Не разочаровывай Алину.
– Чем я её разочарую? Вон, как она уплетает сладости за обе щеки и носится! Сейчас ей здорово. Я возьму тебе крепкий чай.
– Мне не хочется чая, – заворчала мама.
– А что? Пирожное с воздушным кремом? Они разлетаются, как горячие пирожки. Пирожки, кстати, очень неплохие. Есть с капустой, с мясом и рисом и с вишней.
– Я люблю сытные пирожки, но не сегодня. Мне бы поговорить с Алиной.
Тревога обрушилась на меня непомерной тяжестью.
– Для чего?
– Это простой девчачий разговор. Боюсь, не поймёшь. Ты толстокож с ней.
– Я не развлекаю её, как другие парни. Что мне прыгать и бегать на задних лапках? Она мне очень нравится, но я не стану навязываться. Просто так не объяснить.
– Кажется, кто-то повзрослел?
– Если бы. В душе я всё такой же ребёнок.
Мама окликнула вполголоса Алину, и она радостно подбежала к нам.
Мерцали электрические фонари.
– Пройдёмся до ледяных фигур? Там продаются печенья с пожеланиями.
– А как же Паша?
– Он останется, – отрезала мама.
Она наклонилась к Алине, чтобы неторопливо оправить её бледно-голубой шарф.
С моста дунул свежий ветер, ласково треплющий кудри, осыпанные лёгким снежком. И сияли долгие, долгие звёзды, которые служили болезненным напоминанием прошлого.
Охваченный беспричинным унынием, я купил ледянку, чтобы скатиться с горки, окружённой густой толпой. Я беззвучно скользил по гладкому льду и в конечном итоге остался один на пустой площадке. Казалось, исчезли визжащие дети. Стих гомон.
В наступившей тишине плясали Тени. Не оставляла меня их чернота, глубокая, как тихий омут.
Алина вернулась с мамой в мрачном расположении духа.
Она упрямо молчала, когда я нарочно часто приставал, и угрожающе шипела, если мои руки обхватывали в шутку её напряжённую спину.
– Паша, не надо! Не надо, говорю тебе! – чуть ли не всхлипывая, умоляла Алина. – Зачем шутишь? Неужели не видишь, что я не хочу?
– Мама тебя разозлила?
– Нет.
– Ты была страшно весёлой, а теперь сердишься, щёки надула, как хомяк. Это очень непохоже на тебя. Объяснишь? Она доставала?
– Ничего она не делала, – ответила Алина с вымученной улыбкой. – Хорошо, я скажу. Отойдём от Екатерины.
За самодельной палаткой, где разливали домашнее варенье, витал запах кислых слив.
– Мне, конечно, стоило промолчать. Но это ты, а не какой-нибудь паренёк с улицы. Я молчать не стану. Мама чувствует, как ты отдаляешься от неё.
– Это всё? – прервал я с раздражением. – Она сама не идёт на контакт. Она отдаляется.
– Екатерина утверждает, что ты… Я давно вижу, что вы не любите друг друга.
– Как же не любим?
– И мне больно, что вы не близки. Может, признаешься, в чём дело? Что стряслось на конкурсе? Ты был явно не в себе. И сейчас как будто сам не свой, – вымолвила Алина со слезами на глазах. – Не упрямься, прошу!
