– Я ничего не слышал о Эйнауди. Мне знакомы мелодии Бетховена, Моцарта, Шуберта, Шопена, но я их не люблю. Я люблю рок, металл, симфонический в том числе. А ты давно музыкант?
– Лет восемь точно занимаюсь. Но я совсем не музыкант.
– Почему?
– Я занимаюсь, если у меня хорошее настроение. А музыкант обязан учиться играть всегда.
– Ой, да ну!
– Так зачем же ты подошёл ко мне? Я видел тебя на предпоследнем ряду с подругой.
– Для того, чтобы похвалить. Разве не очевидно?
Марк вытащил телефон из рюкзака и застрочил кому-то сообщение. Его тёмный взгляд был задумчивым.
– Я никогда не ходил на школьные конкурсы. Мне попросту было не до них. Алина любит таскаться со мной по выставкам, но я всё равно предпочитаю сидеть дома и рисовать. Никакого шума и возни. А почему ты никогда не выступал?
– Родители не позволяли. Они говорят что, если я буду стараться для нетребовательной публики, то погублю свой талант. Сегодня я убедился, что это не так. И ты подошёл. Всё для меня в новинку. Может, это судьба. Ты веришь в судьбу? Я верю в неё, но я не совершенный фаталист.
– Судьба-злодейка.
Марк отвлёкся от сообщения.
Он указал на пятнышко, темневшее зловеще на мятом воротнике.
– У тебя кровь на рубашке?
– Мне было плохо.
– Так вот, почему вы залезли под стулья, – сказал Марк. – А то я не знал, что с вами. Решил, что вы странные.
– Очень трудно объяснить. Странности украшают.
Я улыбнулся одной из своих невольных улыбок, и Марк поднялся с диванчика.
– Мне пора.
– Ты далеко живёшь? – спросил я с любопытством.
– О, да. Очень далеко. На Ирисовой улице возле тёмного леса в деревянном домике. Меня обычно мама забирает потому, что она не работает.
Когда Марк отошёл на несколько шагов, я окликнул его робко, и он обернулся, взмахнув ладонью.
– Спасибо за музыку! – крикнул я, преисполненный новым неведомым чувством.
Он довольно улыбнулся.
Я намеревался с помощью игры на пианино навсегда избавиться от Теней и Матери и взялся немедленно продумывать план по сближению с доброжелательным пианистом.
Глава вторая
В БИБЛИОТЕКЕ
Ночью я долго ворочался и не мог уснуть. Мне не давали покоя воспоминания о сладкой музыке, после которой гнетущая тревога обернулась непоколебимым спокойствием.
Я заходил в комнату к маме и слушал мелодию её мерного дыхания. Иногда она чмокала губами и перекатывалась сонно набок, так что размётанные волосы спадали прямо на выпуклый морщинистый лоб. Когда я выпил горячего чая с лимоном, то лёг в постель, обнял с умилением дымчатого потрёпанного кота и погрузился в тихие сновидения.
Следующим днём в столовой Алина показала незаконченный рисунок бурой росомахи, затаившейся под вывороченными корнями. Я сдержанно похвалил её, она убрала альбом в рюкзак.
– Ты всё думаешь, думаешь. Голова когда отдыхает?
– Никогда. Пусть работает, а то что, зря ношу с собой?
– Ага. Не мучайся, Паша, расскажи мне! Я умею держать секреты. А ведь у тебя есть какой-то секрет, – заныла она противно.
Я не любил, когда она вела себя подобным образом.
– Для тебя, по крайней мере, у меня нет ни одного секрета. Угадай, о чём я думаю.
– Наверное, о вчерашнем конкурсе?
– Очень близко.
– Тебя задела музыка Снежкина? – спросила Алина и, мягко улыбнувшись, пожевала крабовый салат, затем откусила половину горячего пирожка с картошкой и грибами. Кушать она безумно любила.
– Я бы не сказал, что она задела меня. Да кого я обманываю? Меня всего трясёт!
Алина вытерла рот белой салфеткой.
– Ты не в себе, – спокойно констатировала она. – Во всём виноват тот дурацкий припадок. Если бы не он…
– Это потому что я не перехвалил тебя, как обычно?
– Нет! – твёрдо произнесла Алина.
Я был уверен в том, что ей искренне нравилась щедрая похвала. Алина, несомненно, заслуживала её, ведь она была очень трудолюбивой и умной.
– Я поговорил с Марком. Мне, на самом деле, жаль его. Родители не разрешали выступать ему перед людьми.
– Но почему?
– Думали, что так он станет хуже играть. Я хочу с ним подружиться. Ты поддержишь меня?
– Чтобы он играл тебе музыку? – спросила Алина. – Рисование, значит, тебе больше не по душе?
– Рисование – вся моя жизнь! – Мне была по душе жизнь, кроме, конечно, некоторых её беспокойных и раздражительных явлений. – Но я бы с радостью приобщился к музыке. Она красивая! Особенно в исполнении Снежкина.
Алина покачала головой и, наскоро пообедав, вылетела на крыльях молча из столовой.
В половину второго закончились уроки, и я спустился в библиотеку. Ольга Николаевна проверяла самостоятельные работы девятого «А» класса и ставила отметки красной ручкой. На меня нахлынула знакомая тоска острой ностальгии. Бывало, я располагался за овальным столом с тетрадью и учебником по математике и переписывал тайком решения контрольных задач, подсказанных Алиной. С переходом в десятый класс мне сделалось ещё труднее учиться. Алгебру и геометрию у нас преподавала другая учительница, которую я тотчас же невзлюбил. Как мне казалось, она была несправедливой, потому что прекрасно обходилась с Серёжей, позволяя тому ужасно учиться, и с некоторыми усердными учениками, которые, впрочем, занимались почти блестяще. Я видел, как Серёжа записывал карандашом ответы на упражнения перед уроками, и корил его за это.
Однажды мне послышалось, как он произнёс уверенно и гордо, что нет ничего страшного в неправде. «Может быть, он отчасти прав? Нет, он ошибается! Ложь, как гниющий фрукт, который не пригоден для еды. Серёжа, как тебе приходит на ум кормить окружение испорченными апельсинами? Где твои свежие апельсиновые конфеты? Да, и дети мы все разные, но почему к нам не относятся на равных? Учителя, в особенности нелюбимые, относятся предельно необъективно к нам, и мы проявляем абсолютную субъективность, ничем не отличаясь от них. А если изменить восприятие, что тогда?» – думалось мне как-то мучительно на уроках. Не отыскав ответы на вопросы, я увлёкся литературой и русским языком. Они были всяко интереснее путаницы с объективностью и субъективностью.
Я заскочил тихо в книгохранилище и прошёлся оценивающим взглядом по рядам. В руки мне неслучайно попалась повесть Рэя Брэдбери «Вино из одуванчиков» в мягком переплёте. Я уже давно откладывал её прочтение. Алина прочитала книгу от корки до корки и поделилась своим мнением, отметила, что она очень красивая, тёплая и летняя, самое то для подростков. Я доверял её читательскому вкусу и, сев на низкий табурет между полок, ещё не покрытых слоем пыли, углубился в повесть, ёрзая от нетерпения.
