– У тебя пошла кровь. Давай уйдём отсюда? Я не хочу, чтобы ты страдал.
– Нет, почти… Всё… Почти не больно!..
Я бессильно откинулся на спинку и заметил уродливые очертания бумажных звёзд, изгибающихся крутыми дугами. Они резко оторвались от потолка и посыпались вместе с бледными пластами краски на головы.
– Наклонись, – произнесла Алина.
– Не поможет.
– Попробуй!
Тени расступились перед Матерью, все разом с торжественным благоговением поклонились ей и тотчас приникли к стульям в страхе перед музыкой. Она полилась убедительнее и громче, чем звучала раньше. Мать угрожающе взмахнула костлявыми руками, закачалась туда-сюда, точно гигантский маятник, и понеслась вперёд бешеным смерчем. Тени следовали беспрекословно за нею и раскрывали широко рты.
– Поберегись, – прошептал я еле слышно.
Алина обернулась и, ничего, естественно, не увидев, только пригнулась. Я крепко притянул её за плечо, и мы залезли под чёрные кожаные сидения.
Она спросила встревоженно:
– Пашенька, что с тобой? Мы так испортим всем настроение. На нас уже косятся.
– Притаимся, – сказал я. – Это ненадолго.
В воздухе повисла тишина. Мать уже крутилась поблизости и дышала холодом.
– Вижу тебя, человек. Какой ты тёплый, человек! Паша!
Я рассмотрел её вытянутый ухмыляющийся череп, кроваво-красные зрачки и застыл беспомощно, сжав скользкую ножку стула, которую также обхватывала плотно Алина.
Вдруг слух приятно заворожила музыка. Она заполонила собой весь размытый актовый зал и вселила в меня необыкновенную безмятежность. Ободранные звёзды ожили, замигали весело, как приветливые огоньки, и вновь неподвижно зависли над нами.
Мать закричала истошно, вывернулась, точно толстый подземный червяк. Её балахон исчез вместе с нею в зеленоватом шаре, исходящем грозовыми сполохами. Тени убежали через окно.
Я поднялся без слов, не смотря на изумлённую Алину. Одарил благодарным взглядом неизвестного музыканта, который сидел за неплотной стеной и играл на старом пианино. Он легонько трогал клавиши, и я гордился его тонкими послушными пальцами, талантливыми руками.
Мне хотелось опуститься на колени и разрыдаться беззвучно по-детски. Игра полностью разогнала туман.
Когда рассудок прояснился, и я различил мягкое выражение лица пианиста, светящегося от удовольствия, Алина взяла меня бережно за рукав.
– Присядь. Тебе уже легче? – спросила она заботливо.
– Да. Теперь точно.
– Кровь остановилась?
– Кажется, но я не уверен, – проговорил я и вытер нос, губы и подбородок. Рот обволакивал солёный привкус металла. В ушах до сих пор слышался глубокий хриплый вздох Матери.
– Ты немного запачкал одежду. Что случилось? Из-за чего мы прятались?
– Забудь обо всём. Я уйду, но после того, как он закончит играть, и мы познакомимся.
Алина обратилась осторожно, ласково поглаживая мою ладонь:
– Ты пойдёшь к медсестре? Я провожу тебя.
– Я не пойду к ней. И не уговаривай даже! Во всяком случае, она сейчас не работает.
– Зачем тебе новенький? Ты не знал ведь, что он новенький, правда?
– Не знал. Я мало кого знаю.
– Он учится в одиннадцатом классе. Не помню, какая буква. – Она поспешила отодвинуться и облокотилась на подлокотник.
Я глядел с облегчением на своего спасителя и улыбался непонимающе.
«Как он сумел прогнать Теней музыкой? Она обладает чудесным свойством, плохо влияющим на Мать? Или же его самого достают Тени? Они говорили, что я не один такой. Тогда мне стоит для начала поблагодарить парня лично», – думал я, искренне переживая.
По окончании конкурса жюри объявило победителя. Им оказалась превосходно поющая девочка с сиреневым бантом, повязанным вокруг головы. Второе и третье места заняли дружный коллектив одуванчиков и ловкий фокусник, выступавший с игровыми картами и лакированной шляпой. Победителям вручили памятные подарки, после пригласили выйти на сцену, чтобы сделать общую фотографию.
Я оставил расстроенную Алину с подругой, которая успокаивала сестру.
Кое-как я успел догнать пианиста, вышедшего из зала.
Это был кареглазый парень лет семнадцати, невысокого роста, не внушительного, но достаточно крепкого телосложения. Лицо с мягкими чертами не изменяло добродушного и мечтательного выражения, присущего маленькому ребёнку, любопытно осматривающему мир. Кожа его была бежевой, слегка золотистой, почти солнечной. Позднее выяснил, что Марк Снежкин (так звали моего нового приятеля) учился в тридцать седьмой школе. После переезда у него ухудшились оценки, и он был вынужден не вскоре перейти к нам по непонятной причине на последнем году обучения.
При первом разговоре с ним я испытывал неловкость.
Он же наоборот был спокоен и не зажат. Мы сели на диванчик, кратко представились друг другу.
– Ты был достоин первого места.
– Не думаю, – проговорил он и улыбнулся притворно. – Дети так старались. Не хочу никого обидеть.
– Они все очень талантливые.
– Я впервые играл на людях. Так необычно!
– Сам сочиняешь музыку? Что ты играл?
– Нет, я не умею сам, – сказал Марк. – А играл я «Divenire» Людовико Эйнауди. Слыхал о таком композиторе? Он очень известный, поэтому, наверное, ты понимаешь, о ком идёт речь.
– Увы, я о нём не знаю.
Алина окликнула меня с нетерпением, придерживая за руку развеселившуюся подругу:
– Ты не пойдёшь с нами? Нам очень хочется пойти вместе!
– Сегодня нет.
– А, ты уже познакомился с новеньким мальчиком? – спросила она, изогнув пунцовые губки в ухмылке. – И как он? О чём говорите?
– Только начали о музыке.
– Ну а как же! – улыбнулась Алина и зашепталась возбуждённо с подругой.
Дарина была девушкой удивительно красивой и восторженной.
Мне нравились её картины с мифическими персонажами. Ей часто удавались бледнолицые рогатые единороги, окутанные волшебством, покрытые чешуёй тролли, русалки, ужасные монстры с рыбьими хвостами, переливающимися разноцветным перламутром, и всякие другие существа из сказок, легенд и мифов. У меня никогда не получалось рисовать ничего, кроме природы вместе с её силой и безусловной простотой.
Сестра цепко схватила Алину за крошечные пальцы, и она немного взбодрилась.
– Устала? Я тоже. Ладно, Паша, пока, до завтра, – выговорила она медленно и пошла следом за Дариной.
Я повернулся к Марку и прервал его неспешных мыслей ход. Он посмотрел на меня открытыми, ребячьими глазами.
