Трое посетителей столовой прервали обед и посмеялись над происходящим.
– Нет, кажется, почудилось! Но вы всё же встаньте.
Ольга крепко взяла мужа под костлявый локоть, приникла к нему с собачьей преданностью и затрепетала.
Мама повела меня к выходу. Родственники оставили недопитый чай и, забрав верхние одежды (безымянная родственница также надела свою шляпу), проследовали охотно за нами. Дмитрий, казалось, был единственным, кто чувствовал присутствие Теней, но он не сказал мне о них ни слова, вероятно, потому что боялся, что я ему не поверю.
– Зачем ты так поступаешь? Красиво, что ли? Ты нарочно хотел расстроить меня? Верно сказала Настя. Вернее, она хотела сказать, но не договорила, – прошелестела мама и, выдохнув, добавила, когда мы шагали до машины под большим зонтом: – Я не знаю, кого ты отгонял от Ольги. Она явно испугалась, смотри же, до чего ты довёл своими глупостями старушку!
Она окинула взглядом свекровь, хлюпая мокрыми туфлями.
Дождь затопил всю дорогу, по которой нам предстояло вернуться в Забвеннослав, там высадить Ольгу, Фёдора и Настю, а дальше уехать в Доброхотск. В мой родной город.
(я ни за что их не сложу и не откажусь от дома)
Из старых тетрадок мамы я смог узнать, что в детстве она втайне ото всех помышляла поисками чародейки, исполняющей мечты. Могущественная добрая волшебница проживала в бревенчатом жилище с невысокой резной лестницей с бурыми медведями. Она выходила изредка в лес за лекарственными травами и ягодами, которые пригождались в варении зелий для людей, не утративших трогательную детскость. Все живые и робкие, что прятались, бегали и прыгали со страхом в душе, совались через распахнутые ставни и просили чародейку о помощи. Она встречала гостей, дарила сладости растерявшим вкус к жизни и отводила детей на тропку, в конце которой их обязательно ждали мама с папой. Найтись в огромном лесу уже было настоящим проявлением чуда.
В машине не было столь безопасно, как показалось на первый взгляд. К окну с моей стороны прилипли Тени, и в салоне тотчас стемнело.
Ольга спросила громко с удивлением:
– Что-то увидел, Павлик?
– Нет. Но я хотел бы глянуть на поле.
– Сейчас ты ничего не разглядишь, даже если постараешься.
– Но я попробую!
– Мальчишка такой забавный, мне смешно становится, когда я вижу его! – произнесла Настя и залилась звенящим смехом.
Я спокойно улыбнулся, приник ухом к стеклу, чтобы ясно расслышать торопливые голоса Теней.
– Тебя назвали забавным мальчишкой! Думаешь, это было сказано из самых лучших побуждений? Ну и балда! Слушай, а что ты так спокоен, как будто в кино сидишь и причём не на первом ряду, отчего болит шея, и даже не на последнем, откуда ни черта не видать? Мы теперь с тобой на долгие-долгие годы. Именно на столько, сколько ты сам выдержишь… Хм, как может убить горе, как почти безутешна сделается твоя утрата по отцу? Он уже спит беспробудным сном в гробу, словно околдованный потусторонней силой. Если он достоин, то прямиком из больницы для душ переселится в чьё-нибудь тело, может быть, попадёт на небо, не гарантируем. Будет приглядывать за тобой, но это не сейчас. Сейчас мы к тебе ближе, чем мать, отец и Бог, вместе взятые. Мы ближе и правильнее всех твоих смутных представлений о плохом, мы одним невесомым прикосновением навеки усыпляем всякого, кто перестаёт бороться. Ты сейчас слушаешь нас, забавный мальчишка, или ворон сквозь пелену считаешь? Моргай, а то яблоки высохнут!
Выйдя из ступора, я захлопал глазами. Тени дружно расхохотались. Верно, они насмехались надо мной.
– Кто вы? Вы ненастоящие!
– Паша? – спросила продрогшая мама и завернулась в накидку. – С кем это ты болтаешь?
– Ни с кем.
– У мальчика появились воображаемые друзья, – сурово сказала Настя. – А воображаемые друзья никогда не были полезными для маленьких детей, тем более для мальчиков. Они ведь полностью захватывают их воображение! Что останется от нашего Павлуши года через два-три после дружбы с простым, но воображаемым мальчиком?
Я больше не слушал Настю. Она завязала разговор с мамой насчёт того, как правильно воспитывать детей.
– Если ты моргаешь, если это так, то запомни, как и когда мы появились. Никогда не забывай! Запиши лучше, девятое октября двух тысяча двенадцатого года. Мы зверски голодные и слабые, а вот ты напротив сильный, к тому же, ещё и малец. Мы недавно ушли от Матери, она разрешила. Так что, пожалуйста, не выдумывай ничего глупого, мальчишка, тебе с нами не справиться, тем более в одиночку. Никто не проникнется к тебе сочувствием и не полюбит тебя просто так, уж нам-то можно верить. Люди любят за поступки, дела, успехи, пускай, поведение, но не за сердце. Может, нам когда-нибудь станет жаль тебя, и твои волнения переубедят нас. Может, может, всё возможно. Не сегодня, мальчишка, не сегодня. Поезжай в Доброхотск, живи и радуйся мирной жизнью, а мы затаимся в твоей комнате под кроватью, как монстры. Правда, совсем не кровожадные. Ты знал, что ты послушный и внимательный мальчик? Ну, поезжайте уже, а то личики устали, хотят отклеиться!
В блёклости туч полыхнула желтоватая молния. Я скрыл голову в пышных складках платья мамы. Она подумала, что я перепугался внезапной резкости света, затем похлопала меня ласково по спине и сказала нежно:
– Ну, что с тобой? Небесная канцелярия не сердится на тебя, правда. Придумывай столько друзей, сколько душенька пожелает, но только не бойся ничего и никогда.
Но уже было слишком поздно. Я прижался к маме, и она обняла меня крепко обеими руками. Я долго рыдал в пути, пока, наконец, не уснул. Мне снился живой и здоровый папа. Он катался в маленькой лодке по волнам, сиявшим прозрачной синевой, в которой отражались белые голуби.
Глава пятая
ПЕРЕМЕНЫ
С приходом Теней Серёжа помешался на уроках. Он и раньше отличался усердным стремлением к учёбе. К десяти годам у него развился талант к заучиванию стихотворений и сложных правил, за которые ставили высокие оценки. Он первым поднимал руку, хоть и не был уверен в точности ответа. Выходя к доске, он находил в себе решительность и пускался в импровизацию, всякий раз настолько удачную, что мной обуревала зависть. Ирина Андреевна удивлялась быстроте мысли Серёжи. В большинстве случаев я медлил и не мог придумать ничего дельного на ходу, поэтому оставался ударником.
К четвёртому классу от нас ушла робкая отличница, Алиса Белочкина. Серёжа занял свободную удобную позицию, и я навсегда разлюбил его. Произошло это после очередного выздоровления. Я вошёл в класс, до боли родной, и увидал Серёжу. Он сидел лицом ко мне, коротал перемену за шахматами с кудрявым смазливым Кириллом Дудкиным в голубоватой рубашке. Они без умолку болтали. Хотел было я бодро поздороваться с другом, рассказать ему о Тенях, мучивших меня беспрестанно, и собрался подойти к парте, очищенной от жирного маркера, как вдруг его собеседник обернулся и бросил на меня неприязненный взгляд. Он перевёл узкие чёрные глаза на раскраску, подаренную Серёжей, как-то оскалился в улыбке, точно наглый волчонок, и шустро ринулся поддевать меня.
