Но сегодня мама, хотя мы и сидим за столом, настроена вовсе не лирично и уюту не радуется…
– Ну, начинаем. Мама, ты первая…
У небольшой арки, отделяющей дайнет от кухни, напротив обеденного стола, я подвесил белую дощечку, на которой цветными фломастерами выписаны семь вопросов по истории Америки. Пониже есть и ответы, я пока прикрываю их, чтоб родители не прочли. Отец с матерью готовятся к экзамену, который нужно сдать для получения американского гражданства. Семь вопросов – это их еженедельный урок. По выходным я проверяю, что родители усвоили. У отца дело понемногу движется. Но вот мама… Что она помнит, можно догадаться по её лицу. Глядя на доску, долго молча шевелит губами, потом с запинкой читает первый вопрос:
– How many red stripes are there on the flag?
И опять долгое молчание… Наконец, пожав плечами, произносит по-русски:
Шесть, кажется…
Так… Будто не знает, что надо отвечать по-английски! Строго напоминаю: «English, please». В ответ она снова пожимает плечами:
– Всё равно ведь не сдам!
Занимаемся мы уже несколько недель, и, хотя каждый раз происходит примерно одно и то же, отступать я не собираюсь. Гражданство получать надо. Мама, как ни упрямится, выучит и эти пустяковые вопросы, и все остальные. Человек она способный, просто никак не может заставить себя переступить «языковый барьер». Я уверен, что занятия, в конце концов, помогут ей в этом, да и вообще, приблизят к ней Америку.
Есть у меня и ещё одна, тайная надежда: хочу, чтобы уроки хоть немного отвлекли маму от новых тревог, которые одолевают её всё сильнее и сильнее.
Мама – мастер затаённых чувств. Может, по складу характера, но скорее потому, что долгие годы ей приходилось прятать от людей свои беды. На людях она спокойна и даже весела. Осталась одна, сразу ушла в себя. Совсем другие глаза, складка у губ. Лицо человека, погружённого в невесёлые мысли…
Мне такое нередко доводилось видеть, я ещё в детстве научился различать и понимать смену выражений на мамином лице. Меня толкала на это любовь к ней, боль за неё… Но сейчас-то почему бы? Вроде бы наша семья вступила, наконец, в период благополучия… Ну, не считая отношений с отцом, но и он притих немного, не так занудлив, занят своей мастерской, обустройством дома. Вот совсем недавно мы с ним новую мебель вместе покупали, так он даже деньги на этот расход отстегнул. А сколько времени потратил на поиски хорошего товара! Заявил, что не желает, чтоб из опилок, из дряни какой-то была мебель у него. Ему нужна из настоящего дерева, добротная, красивая. С узорами, с позолотой – отец, как и все бухарские евреи, да и вообще как и все жители Азии, любит золото… Уж не помню, сколько мы обошли магазинов, но то, что отец хотел, всё же, наконец, разыскали. Новую мебель расставляли, можно сказать, с волнением, спорили, где чему стоять, любовались то столом, то комодом обсуждали, снимать ли со стульев прозрачные пластиковые чехлы или оставить, чтобы не пачкалась нарядная обивка. Мама тоже занималась этими приятными хлопотами, но как-то ухитрялась сочетать их со своими тревожными, я бы даже назвал их навязчивыми, мыслями. Не вдаваясь в детали, их можно пересказать четырьмя словами: «Детей пора женить. Срочно».
Обычно я сочувствовал маме, понимал её. На сей раз – нет. Впервые в жизни.
К тому времени, о котором идет речь, мне исполнилось двадцать три, сестренке – двадцать один. По меркам бухарских евреев мы оба уже были чуть ли не перестарками. Особенно сестра. «Двадцать один и незамужняя? Странно… Может, больна чем-то?» Не сомневаюсь, что подобные разговоры велись среди некоторых наших родных и знакомых. Хотя я был старше, говорили именно об Эмме: пока дочь не выйдет замуж, сын не должен жениться – так принято во всех странах Азии, значит, и у нас, бухарских евреев…
Родителей нередко приглашали на свадьбы. Одни знакомые сына женят (приглашение – как обидное напоминание о том, что меня женить пока ещё нельзя), другие дочку замуж выдают. Шестнадцатилетнюю! Опять как бы намёк на возраст Эммы… Родителей намеки, вероятно, огорчали. Нас с Эммой – нисколько.
– Даже школу не дали закончить! – выслушав отчет об очередной свадьбе, хохотала сестренка. – Как же она согласилась?
– А зачем ей школа? Жених тоже не из учёных! – подхватывал я.
– Захотят учиться, кто ж им помешает? – сердито отвечал отец. – Зато она жизнь свою устроила, родителям нервы не треплет. Не то что некоторые: «Ах, он косой, ох, он кривой, фу, он дурак!..» Вот и остаются такие с носом!
Эмма только фыркала в ответ и продолжала высмеивать и браковать претендентов, которых приводили к нам специально для знакомства. За столом даже не глядела в сторону гостя-жениха, так что никакого контакта не получалось. А уж о том, чтобы с ним встречаться, вообще и речи быть не могло… Вероятно, Эмму, как и меня, раздражало и оскорбляло само это сватовство, это стремление за неё, вместо неё, выбрать, а то и навязать ей спутника жизни. Того, кто должен стать самым близким человека на свете.
* * *
Я не знаю, в какой глубочайшей древности возник этот обычай, но прямое упоминание о нем можно найти уже в Торе. Вспомним, как Авраам выбирал невесту сыну.
«И сказал Авраам рабу своему… Пойдешь в землю мою, на родину мою, и возьмешь жену сыну моему Исааку». Раб пошёл в Месопотамию и возле города Нахора остановил верблюдов у колодца, куда женщины под вечер выходят черпать воду. Там он попросил Бога послать ему навстречу девицу, которая должна стать женой Исаака. И тут же («ещё не перестал он говорить») к колодцу подошла Ревекка. Раб попросил её: «Дай мне испить немного воды из кувшина твоего. Она сказала: пей, господин мой. И тотчас спустила кувшин свой на руку свою и напоила его… и начерпала для всех верблюдов его». То есть случилось именно то, о чём раб просил Бога. А когда оказалось, что Ревекка – племянница Авраама, то есть двоюродная сестра Исаака, раб возликовал: «И преклонился человек тот, и поклонился Господу и сказал: благословен Господь Бог господина моего Авраама… Господь прямым путем привел меня к дому брата господина моего».
Очевидно, в те времена такие родственные браки особенно ценились. Я думаю, что для племен, населявших землю в древности, обычай сватовства преимущественно в своем роду имел колоссальное значение. Укрепляя этнические связи, он помогал не потеряться, не раствориться в огромном и зачастую враждебном мире. Но даже и в те времена осуждалось насилие. Авраам освобождал раба от поручения, «ежели… не захочет женщина идти с тобою».
Пролетели тысячелетия, мир неузнаваемо изменился. Общение людей расширилось невероятно! Оно вышло далеко за стены родственных и даже этнических групп, стало, по существу, интернациональным. Особенно в Америке. Наши дети знакомы с десятками, а то и с сотнями своих сверстников. Общаются друг с другом в школах, в университетах, в клубах, на стадионах, в дискотеках, в лагерях, в туристических поездках, по интернету. Дружат. Конечно же, влюбляются. Неудивительно, что во всех цивилизованных странах давно исчез древний обычай, возникший в абсолютно иных, уже совершенно чуждых условиях. Почти неизменным он остался только в странах мусульманского Востока. Возможно (я точно этого не знаю) и у небольшой части ортодоксально религиозных европейских евреев… Но вот у нас, у бухарских евреев, браки по сватовству, по сговору между родителями по сей день распространены очень широко.
