Мы с Эммкой делали уроки в гостиной за столом, отец у окна читал свое любимое «Новое русское слово» и время от времени, поглядывая на меня через плечо, иронически изрекал: «ходи, ходи раздетым!». Мама, уже расстроенная и встревоженная, то подносила мне какой-нибудь целебный отвар или горячий чай, то прикладывала руку к моему лбу. Ближе к вечеру она произнесла свое знаменитое: «ну, всё, ты болен, сейчас начинаем лечиться», – и дом немедленно превратился в госпиталь. Эммке было велено постелить мою постель, а мне приказано: «марш в ванную!».
Первая лечебная процедура называлась «парить ноги, пока не проберёт насквозь». Ведь простуда, утверждали врачи еще в древние времена, результат переохлаждения. И лечить её следует методом «от противного», то есть согревать, согревать, согревать. Мама была убежденным сторонником этого метода. В ванне стояло большое алюминиевое ведро (помню, как скрипела его ручка, если ведро покачивать), привезенное в Америку именно как медицинское оборудование. «Мало ли что может случиться, – говорила мама, когда мы перед отъездом укладывали вещи, – а вдруг кто-нибудь сразу заболеет… Пусть ведро будет под рукой!» Сейчас в это ведро с грохотом лилась вода из крана, такая горячая, что вся ванная комната наполнилась паром. Пока я переодевался (мама принесла моё нижнее бельё, тоже прибывшее с нами голубые кальсоны и майку с длинными рукавами) в ведро с кипятком насыпана была горчица. Размешав желтую дымящуюся воду, мама почему-то кинула в ведро еще и пару горчичников…
– Давай…
Влезаю в ванну, усаживаюсь на стул, подворачиваю кальсоны (всё очень медленно, чтобы вода хоть немного остыла), осторожно приближаю ступню к ведру… Ох! Вода нестерпимо горячая! Я отдергиваю ногу.
– Давай, давай! Не ошпаришься, я же пробовала! Ну, скорей же! Раз… Два… Три!
Под эти бодрые возгласы я со стоном и скрежетом зубовным окунаю ноги в кипяток… Ух! Желто-белый слой горчицы поднимается всё выше? мне кажется, что это от него идет жар, что икры охвачены кольцом огня.
– Ну, видишь? Ничего страшного…
Уходить из ванной комнаты мама не намерена: она подозревает, что, оставшись один, я подолью в ведро холодной воды. К тому же у неё легче на душе, когда она как бы участвует в лечении.
– Обопрись ступней о горчичник, прижми его, – командует мама.
Прижимаю. Уже не так горячо, зато ноги теперь зудят и вроде бы пухнут. Даже ступне стало тесно на узком дне ведра.
– Остыла… Подбавим-ка горячей… Нет, нет, мало! Кран не закрывай!
Било ли вас когда-нибудь током? Именно такое ощущение от струи горячей воды, бьющей по ногам.
– Мама, довольно! – Я и смеюсь, и чуть не плачу.
– Хорошо, хорошо. Посиди спокойно еще минут пять… Легче теперь?
Мне и вправду полегче. Перестало знобить, могу дышать носом.
Присев на крышку унитаза, мама расстилает на коленях полотенце, кладет рядом теплые носки.
– Я сам, мама!
Но спорить бесполезно. Когда заболеваешь, ты превращаешься для мамы в младенца. И она старательно натягивает носки на мои красные, распухшие, длинные, далеко не младенческие ступни.
Следующая процедура та, с которой я и начал свой рассказ. Уложив меня в постель, мама приступает к растиранью.
Если глядеть со стороны, пациенту не позавидуешь: кажется, что сильные, быстрые мамины руки тесто замешивают. Но я-то знаю, как чувствуют они меру, как плавно и осторожно движутся. Положив чуть ниже моего горла ладони, мама разводит руки, описывает дугу по грудной клетке и соединяет их под грудью, у солнечного сплетения. Плохо то, что я начинаю ежиться, смеяться и, как мама ни сердится, не могу остановиться: щекотно! Что поделать, я щекотки боюсь.
Сегодня почему-то особенно щекотно, я дергаюсь и хриплю сквозь смех: «Ой, подожди, перестань!»
– Молчи, – просит мама, прижимая меня к постели, чтобы не двигался. Она пытается казаться серьезной, надо ведь закончить растирание, но когда любимый младенец смеется, какая мать не ответит улыбкой?
– Малыш! Эй, малыш, что с тобой, а? Ты и вправду стал как bad-a-by-y!
Мама очень полюбила это английское слово. Наверно, за то, что оно такое певучее, ласковое и помогает ей выразить свою любовь к нам.
С растираньем покончено. Мама выпрямилась, потянулась, поглядела на меня, как художник, оценивающий свою работу, и, кажется, осталась довольна. Еще бы! Грудь моя горит, горят и ноги в теплых носках. Глаза слипаются, я как бы плаваю в облаке дремоты и острого запаха тигровой мази, им наполнена вся гостиная.
– Басим, не засыпай! Сейчас принесу крои джаз…
Крои джаз никакого отношения к музыке не имеет. Это постный суп из вермишели с чесноком и районом, то есть базиликом, а также с лимоном. Суп считается целебным. К тому же поешь его горячим, непременно вспотеешь, что тоже очень полезно. Когда я в детстве простужался, мама, помимо прочих лекарств и процедур, непременно укутывала меня на ночь пуховым платком. Ух, и потел же я! И к утру обычно был почти здоров. Хорошо пропотеть, считает мама, лучшее из лекарств.
– Ой, как пахнет районом! Мм! Вкусно, правда? И лимоном. Чувствуешь, что за аромат?
Мама – артистка, у неё множество приёмчиков, чтобы прельстить своего ребенка едой. Особенно когда она считает, что еда необходима для выздоровления…
– Поел? Хорошо, басим, скоро сможешь поспать. Осталось еще немно-о-жечко…
Кажется, я все же задремал на минуту, но мама уже стоит передо мной с фарфоровым чайником в руках. Чайник без крышки и из него валит пар. Начинается, значит, новая процедура: «Дышите глубже, вы взволнованы»…
Дышать парами кипятка с содой, когда ты с головой покрыт одеялом, иначе как пыткой это не назовешь. Уже через пару минут мне кажется, что легкие мои превратились в воздушный шар, накачанный горячим воздухом. Еще один вдох, и они лопнут! А горло, а рот! Нос и губы болят, с них непременно слезет кожа…
– Ты чего там дергаешься? Ближе к чайнику, дыши глубже!
О нет, больше я не могу! Я откидываю одеяло и протягиваю маме чайник.
– Понимаешь, я очень устал…
– Ну, уже почти всё, бэби, – нежно говорит мама. – Теперь только закапаем в нос и будешь отдыхать.
Её сильная рука откидывает мою голову назад и – раз, два, три!.. Это в одну ноздрю… Раз, два, три! В другую.
Нет ничего ужаснее этой смеси: лук, чеснок, мёд. Нос и горло дерёт, слезятся глаза, чихаю безостановочно, как при сильнейшей аллергии.
– Сейчас пройдет, – как ни в чем ни бывало говорит мама, вытирая платком слёзы и сопли, бегущие по моему лицу. Нет, ей-богу, ей просто нравится моя младенческая беспомощность! Но, позлившись немного и отчихавшись, я замечаю, что дышу свободно, что из носа не течёт и вообще, кажется, мне легче. Сейчас бы поспать… И тут я чувствую странный запах, такой, будто в квартире развели костёр… А-а, это Эммка по маминому приказу расхаживает со сковородой, на которой тлеет засушенный исрык! Этот дымок, считают в Азии, исцеляет, более того, он наделен особой благодатной силой, спасающей от всяких зол. На азиатских базарах женщины, просящие подаяние, ходят с сосудами, в которых дымится исрык. Те, кого они обвевают, нередко дают им монетку-другую… Мама уважает древние традиции. Кстати, я слышал, что биологи подтвердили дезинфицирующие свойства исрыка.
