Я закивал понимающе, хотя не понимал тогда вообще ничего. Но уже сами эти слова – три-четыре года – сделали меня почти счастливым. Они позволяли дышать, они давали отсрочку, давали надежду!
Мухитдин Инамович похлопал меня по плечу.
– Пойдем, а то мама там одна сидит…
Все-таки это удивительно! Ты знаешь человека всего несколько часов, но ощущение такое, что это близкий человек, которого ты знал всегда. Полное доверие. Облегчение – нет уже этого страшного груза, который, казалось, не только душу твою, но и тебя самого вдавливал в землю… Почему так случилось? Из-за его простоты? Из-за того, что он сумел по пульсу… Но ведь и этим все не объяснишь. Возможно, какие-то удивительные свойства души и сделали его настоящим целителем.
Наверно, и мама ощущала что-то похожее – она заулыбалась нам навстречу.
– Вы все обо мне рассказали, а теперь Валеру посмотрите, пожалуйста, – попросила она доктора. Он кивнул:
– Садись…
Я уселся, старательно изгоняя из себя страх. А он, едва дотронувшись до моей кисти, сказал:
– В детстве было у тебя сильное отравление. Помнишь?
Подумать только, доктор ошибся! Я почувствовал даже некоторое огорчение.
– Никакого… – начал я. Но меня перебила мама:
– Было, было у тебя отравление! Мясом отравились мы все… Три недели в больнице провалялись. Ему и десяти не было, вот и не помнит, – объяснила она доктору. Он кивнул.
– Вот поэтому, когда ты долго бегаешь или тяжести поднимаешь, у тебя вот здесь боли… В левом подреберье…
Я только поднял на него глаза, но сказать ничего не смог. На Парк-Авеню меня обследовали самые дорогие доктора и ничего не нашли. Ничего! Не смогли объяснить, чем вызваны эти боли.
А доктор, все держа мою руку, тихонько покачивал головой:
– У тебя там четыре колика сидят, в кишечнике твоем, – пробормотал он, очевидно, объясняя, что произошло в моем кишечнике после отравления. Что такое колики, я мог только догадываться. Очевидно, спайки. Но разве в этом сейчас дело? Раз он знает, что у меня боли, значит, не ошибается и в диагнозе.
Потом доктор обнаружил и то, что мне самому было известно: у меня аллергия, имеется также ущемление седалищного нерва. Вот и все, слава богу… Я вздохнул с облегчением.
Может быть, для того, чтобы успокоить маму, может быть, поняв, что мы относимся к нему и с симпатией, и с интересом (я с разрешения доктора снимал на видеокамеру, как он работает) – но так или иначе Мухитдин Инамович решил показать нам видеофильм о своих пациентах.
На первых кадрах появилась женщина с ребенком на руках.
– Турция, – лаконично пояснил доктор. – Пятилетний малыш, с рождения не ходит, церебральный паралич…
Следующие кадры: доктор массажирует ребенка. Один кадр, другой, третий. То один ракурс, то иной. Но везде неподвижное тельце и склоненный над ним доктор. И вдруг что-то новое… Что же? Да он шевелит ручками! И снова мелькают кадры. Массаж, массаж, массаж. Но теперь мы смотрим очень внимательно, очень напряженно… Оп! Зашевелилась ножка… Да, он ее подвинул, повернулось колено… Новый кадр – ребенок сидит! Теперь мы уже радостно ожидаем чуда – и оно происходит: вот он ползает, вот встает на ножки, а вот счастливая мать – в слезах, конечно, кто бы тут не заплакал – смотрит, как ее ребенок играет, резвится.
Мы увидели в этот день еще несколько поразительных роликов. Не все они могли так наглядно, как видеофильм о массаже, показать, как работает доктор – но они показывали отчаявшихся, измученных, тяжело больных людей в начале и этих же людей, счастливых, просветленных, физически переродившихся – в конце…
Глава 10. Легко ли стать табибом
Прием, по сути дела, был закончен. Нам осталось только получить лекарство, за которым доктор послал кого-то в аптеку – в свою собственную, разумеется. Но пока мы этого лекарства ждали, удалось узнать еще много удивительного о нашем новом знакомом… По моим ощущениям – о нашем новом друге.
Все началось с разговора о лекарствах. Я задал вопрос, как теперь я понимаю, безграмотный: какое лекарство назначает доктор при той болезни, что у моей мамы. Он удивленно приподнял брови и ответил вопросом на вопрос: неужели я полагаю, что при одинаковых симптомах и даже при одной болезни можно во всех случаях употреблять одно и то же лекарство? Вот, например, головная боль. Существует десятки причин ее возникновения… И боль при этом всякий раз иная. Висковая, лобная, теменная и так далее… Конечно, можно ее заглушить болеутоляющим. На какое-то время. Но то, что вызвало боль, этим не устраняется! А вызвать ее могли неполадки в совершенно различных органах: в коре головного мозга, в желудке, в почках. Возможно, нарушена взаимосвязь определенных органов… Возможно, эта боль – сигнал, предупреждение о серьезной беде…
Доктор увлекся разговором, вошел в азарт, он чуть покачивался в ритм речи, выразительно жестикулировал, но лицо его оставалось таким же спокойным.
– Дорогой, восточной медицине известны двадцать восемь видов рака – и у каждого множество причин. Так что же – искать одно лекарство от всех бед? А ведь так и делают! Всех онкологических больных гонят на химиотерапию. Облучают… Разве так доберешься до источников заболевания? Потому его и не могут вылечить. Змею за голову прижмешь – она умрет. А за хвост ухватишь – нипочем не одолеешь, – закончил он азиатской пословицей.
* * *
Тут уж мне стало ясно: совершенно бессмысленно спрашивать, что за лекарство доктор готовит для мамы. Очевидно, такое, которое годится только в ее случае…
Но от другого вопроса я все же не удержался.
– Мухитдин Инамович, где же вас всему этому учили? То есть я имею в виду… Ведь таких учебных заведений…
Он засмеялся.
– Конечно, их пока нет у нас. Но мне повезло.
Началось все, оказывается, с большой беды. Совсем еще юный Мухитдин, студент-ирригатор – он перешел на второй курс – работал летом 1967 года в студенческом строительном отряде. Студенты жили в кибитках, по утрам их развозили на грузовиках к месту работы по извилистой и ухабистой дороге. Однажды, когда в грузовике ехали Мухитдин и еще трое студентов, водитель не справился с крутым поворотом. Грузовик на всем ходу опрокинулся в кювет…
– Все мы вылетели, – рассказывал Мухитдин Инамович – и меня вдобавок с размаху ударило краем борта. Могло бы пополам перерубить, но подо мной оказалась небольшая яма. Это и спасло. Сознание, конечно, потерял. Надолго… В больнице сделали рентген, выяснили, что позвоночник сломан в трех местах, а в тазовом суставе – трещина. Но я все же благодарен судьбе: один из моих товарищей получил такую травму головы, что через год умер.
Врачи андижанской больницы почти не надеялись сохранить жизнь Мухитдина. В лучшем случае, говорили они, после очень тяжелой и сложной операции он останется жить, но ходить никогда не сможет. Мухитдин много дней не приходил в сознание, поэтому операция откладывалась. Когда же он очнулся, отец его, Умар-углы Инам, попросил, чтобы Мухитдина выписали и увез сына домой…
