Вот у меня и цель появилась, – думал я, шагая по улицам. Не коммерческая – нравственная цель. Кью-Гарденс-Хилс снова должен стать красивым, цветущим! Сделаю для этого все, что смогу. С помощью жителей, конечно – буду их убеждать, объединять!
* * *
Я еще не понимал, на какой «забор» натолкнусь, приняв такое решение. «Забор» этот – собственно говоря, тот самый, о котором писал Фрост – по-научному называется менталитет. Я не националист – боже упаси – и не считаю этот «менталитет-забор» генетически свойственным моим землякам. Кто-то избавляется от него легко, но удается это далеко не всем.
Кажется, я уже писал о том, что в Кью-Гарденс-Хилс создано было Общество местных домовладельцев. Я давно уже в него вступил и даже был избран в группу правления. Работали мы безвозмездно. Мало того – чтобы Общество располагало хоть какими-то финансами, каждый из нас вносил членские взносы. Вникали мы в самые разные направления городского хозяйства. То добивались, чтобы движение на улицах района сделали односторонним, то пытались организовать систематическую очистку главной улицы, то требовали построить новое здание библиотеки – и тому подобное. Выдвигая такие просьбы и требования, мы собирали подписи жителей, а затем в виде петиций передавали районным руководителям. Могу похвастаться: за один обход фермы я собирал сотни подписей, больше, чем собирали все вместе остальные члены Общества.
Уже одна эта цифра – сотни подписей – говорит о том, что я не жалел ни физических, ни душевных сил.
… Зимний день. На улице ветрено, холодно, – 5 по цельсию. Для Нью-Йорка это уже мороз. Но одет я тепло, да и тяжелый портфель на моем боку – что-то вроде обогревателя. Вероятно, некоторое своеобразие моему облику придают и такие мелкие детали: ручка, висящая на шнурке поверх пальто, дощечка в руке – а на ней список «овечек» и очередная петиция…
«Тук-тук-тук!» – Двери открываются.
– Валери?! В такой мороз! Ну, заходите, заходите же!
Это миссис Патч. Американка Кейти Патч – человек добрый, открытый, относится ко мне тепло. Вот и сейчас с интересом слушает, какую петицию я принес. Совет директоров района предлагает, чтобы жители улиц скидывались на ремонт подъездной дороги к домам. Кейти находит это предложение разумным. Она, не читая, подписывает петицию. Не читая – для американца это неслыханное дело. Воспринимаю ее подпись как знак высочайшего ко мне доверия.
У Кейти, как всегда, много вопросов ко мне. Например, соглашаются ли подписывать петицию пенсионеры. – Ведь им нелегко, – говорит она. А еще ей хочется знать, как отнеслись к петиции русскоязычные жители района. Она слышала, что моих бывших земляков мало интересует сбор средств на общественные нужды. Они предпочитают тратить деньги на многолюдные семейные торжества и роскошные машины. «Объясните мне – почему? – просит Кейти. – Ведь в Советском Союзе все общественное считалось самым главным, не так ли?» Я пытаюсь ей объяснить, что поведение граждан Советского Союза далеко не всегда совпадало с государственной идеологией. Может быть, и потому, что государство ограничивалось лозунгами, а чувства общественной ответственности в людях не воспитывало. Притом очень плохо заботилось о людях, об их личных и общественных нуждах.
Словом, разговор с Кейти, как обычно, был интересным. Она горячо одобряет мои заботы о районе. Зато следующая «овечка»… Пожалуй, точнее будет сказать – волк в овечьей шкуре! Зовут ее Фрида, это одна из моих землячек. Худощавая, бледная, в цветастом платье и в платке, обмотанном вокруг головы, она оглядывает меня недружелюбно, почти враждебно: «Что за мусор вы мне каждый раз приносите?»
Мусор… Петиции для нее мусор… Тут уж я не выдерживаю, отвечаю ей какой-то резкостью, ухожу. Но, остыв немного, ставлю себе двойку за поведение. Ну, нагрубила… А где же мое чувство юмора? Фермеру необходима терпимость – спутник добра, без нее так легко обратиться в издерганное, озлобленное существо…
Таких, как Фрида, в Кью-Гарденс-Хилс немного. Но «кирпичные заборы» выстраивали, как правило, именно они – мои земляки. И бывало, что заборы – в прямом, а не в переносном смысле слова. Не раз пытался я им объяснить: «Зачем ограждать детскую площадку глухой стеной? Это уродует улицу. Поставьте лучше заборчик из металлических прутьев!» Говорю и чувствую: не понимают меня. Вот-вот ответят: «Не твое это дело»… К чему же я трачу на них время? – подумал я однажды. – Ведь я уже ясно представляю себе характер каждой из моих «овечек». И с каждым новым обходом фермы все отчетливее ощущаю, с кем из них имеет смысл продолжать общение, даже если сегодня оно еще не деловое и неизвестно, станет ли таким. В риелторе Валере Юабове нуждаются люди, с которыми есть контакт, совместимость. Им интересно со мной. Мне – с ними. А люди, подобные Фриде, не нуждаются ни в моей помощи, ни в моих попытках вовлечь их в дела общественные. Они живут «за забором». Мы несовместимы. Возможно, многим покажется, что понятие совместимости не имеет отношения к бизнесу. Ну, смотря как на это глядеть. Я вот полагаю, что бизнес – тот, что связан с людьми – именно тогда успешен, когда партнеры совместимы. Когда каждая встреча, помимо деловых целей, приносит им радость человеческого общения. К тому же тут рождается и доверие.
Звонит мне, скажем, мистер Кон. Думаете, как к риелтору? Ничего подобного – он пока не собирается ни продавать, ни покупать жилье. Мистер Кон просит меня порекомендовать ему кровельщика… «Пожалуйста – записывайте номер телефона… Кстати, я не застал Вас в мой последний обход фермы. Где Вы были? А-а, на концерте в Линкольн-центре»… Я знаю, что мистер Кон большой поклонник классической музыки. Поговорили о концерте. Потом я спросил, не зацвела ли магнолия в его садике. Немножко посплетничали о соседе мистера Кона – вечно недовольном мистере Блейке. То ему мусорщики по утрам спать не дают, то самолеты мешают – слишком низко летают… Словом, обычный разговор двух приятелей. Такими и становятся для меня многие из «овечек». У меня нет никаких сомнений, что только ко мне обратятся они, как к риелтору.
Но совместимость – лишь одна из причин.
Многих домовладельцев поражает моя осведомленность во всем, что связано с их жильем. А я только посмеиваюсь: они и не представляют, до каких мелочей я знаю их дома… Нет – «знаю» – не совсем то слово. Тут больше подходит – «вижу». Это что-то вроде «картинок» моего детства. Что-то вроде обостренной зрительной памяти. Она начинала проявлять себя примерно после десяти обходов. Иду, скажем, к какому-то дому. Он еще далеко, а я уже «вижу» его. Рядом с дубом в три обхвата – кирпичное крыльцо с отбитыми углами. Ржавые вздутия под черной краской перил. Старая, выщербленная дверь… Подхожу – ну, все точь-в-точь!
Закрыв глаза, я мог вот так, в деталях, «увидеть» всю улицу. Вероятно, такая зрительная память – большой подарок в моей профессии риелтора. И не только зрительная. Помню я и голоса, помню имена владельцев того или иного дома. Не успеет со мной кто-нибудь поздороваться, позвонив по телефону – я тут же назову его имя, его адрес…
Впрочем, – спасибо Учителю! Как тут все не запомнить, если в каждую дверь я постучал свыше сорока раз?
* * *
